Бездна
Шрифт:
– Готов заключить пари, что, если и существует корабль под “Голиафом”, он затонул где-то между 1710 и 1720 годами. Если это произошло позже, то монеты, которые мы нашли, были бы более позднего периода. Монеты Нового Света не оставались там надолго. Испанцам нужна была буквально каждая монета, чтобы сохранить свою страну на плаву. Однако у нас нет записи об испанском корабле, потонувшем в этом районе Бермуд между 1710 и 1720 годами.
– Но ведь испанские монеты мог везти не обязательно испанский корабль, не так ли?
– Конечно. Испанские монеты являлись международной валютой. Ими пользовались все страны. Но у нас нет ни одной записи о каком-либо ином корабле, затонувшем в этом районе в первые десятилетия 1700-х годов.
– Это может оказаться и хорошим признаком, не так ли? Значит, корабль так и не был найден.
– И хорошим, и плохим. Из этого следует, прежде всего, что мы должны начать с нуля. Есть основания предполагать, что он затонул ночью. Если были уцелевшие, – а я в этом сомневаюсь, – они не имели ни малейшего представления о том, где оказались. Они были слишком озабочены спасением собственной жизни и, конечно, не думали о грузе. Так что, какие бы ценности ни ушли под воду с этим кораблем, возможно, они и по сию пору покоятся на том же месте.
– И это могло быть...
– Трудно сказать. В соответствии с записями, между 1520 и 1800 годами испанцы вывезли ценностей примерно на двенадцать миллиардов долларов. Около пяти процентов этого количества исчезло во время кораблекрушений, а примерно половина того, что было потеряно, впоследствии обнаружилась. Таким образом, по самым грубым подсчетам, около трехсот миллионов долларов до сих пор лежат на дне. Даже с учетом инфляции за двести лет это составляет внушительную сумму – свыше миллиарда. Было бы прекрасно, если бы это соответствовало истине. Сложность состоит в том, что все служащие коррумпированы и на каждый доллар зарегистрированного таможней товара приходится, возможно, еще один доллар, вывозимый контрабандистами.
– Чтобы избежать налогов?
– Специального налога. По закону король Испании взимал двадцать процентов стоимости любой вещи, независимо от того, кому она принадлежит. Бизнесмен, торговавший европейскими товарами за золото Нового Света, все равно должен был выложить так называемую королевскую пятую. Было гораздо дешевле подкупить какого-то чиновника, чтобы он не заметил нескольких вещей, чем отдать двадцать процентов их стоимости королевской казне.
– Это объясняет одну проделку с якорем, – сказал Сандерс. – Я как-то наткнулся в “Джиогрэфик” на историю о капитане, который отлил якорь из золота и закрасил его черной краской.
– Точно. Его повесили. Все дело в том, что нет способа проверить, какой на корабле груз. Ведь было же такое, и не раз, что половина спасенного груза с потонувшего корабля стоила больше, чем все записанное в его декларации. Ведущий корабль флотилии, так называемая капитана, мог иметь на борту зарегистрированных грузов на три миллиона долларов. Но это не капитана: с этим кораблем не было никакой флотилии. Возможно, этот корабль доставлял домой часть людей, спасшихся в 1715 году. И возможно, там была часть спасенных сокровищ. Но тогда должна была быть какая-то запись – если не здесь, то в Кадиксе или в Севилье – о спасшихся, уехавших из Гаваны и закончивших путешествие здесь. Но таких записей не найдено. – Трис полез внутрь своего водолазного костюма и вынул овальную пластину золота. – А вот еще другая загадка.
– Монета?
– Нет. – Трис передал предмет Сандерсу. – Медальон. На медальоне была изображена голова женщины и буквы “S. С. О. Р. N.”.
– Я думаю, что это Святая Клара, – сказал Трис. – “О. Р. N.” по-латыни – “ora pro nobis”. “Святая Клара, молись за нас”. Посмотрите на обороте.
Сандерс перевернул медальон. Обратная сторона была чистая, за исключением инициалов “Е. F.”.
– Те же самые инициалы!
– Точно. Утром я переворошил горы бумаг, но так и не смог найти ни одного офицера, дворянина или капитана с этими инициалами.
Сандерс вернул медальон Трису.
– Может быть, это был подарок кому-то.
– Черт подери, не похоже. Никто не отдает кому-то вещи такого рода.
Трис засунул медальон и монету куда-то вглубь своего водолазного костюма, выключил верхний свет и запустил движок. Он послал Сандерса вперед поднять якорь и, когда услышал клацанье железной цепи о палубу, круто рванул руль влево и направил лодку в море.
Сандерс вернулся в кокпит и спросил:
– Что же мы будем делать теперь?
– Подержимся подальше от этого места пару деньков, пока я попытаюсь понять, что, черт подери, может быть под “Голиафом”.
– Клоше...
– Да. Теперь он знает, что я тоже заинтересован, и он просто обязан в ближайшее время поднять бучу. Для вас обоих, наверное, лучше всего было бы упаковать вещи и вернуться домой. Вряд ли он предпримет что-то против меня, но уж вас не оставит в покое.
Сандерс не ответил; он знал, что Трис прав. Чувство самосохранения подсказывало, что следует уговорить Гейл улететь домой на первом же самолете сегодня утром. Вряд ли Клоше контролирует воздушное пространство. Если кто и мог совладать с ним, так это Трис, а уязвимость Сандерсов послужила бы ему лишней помехой.
Но он не мог согласиться с собственной логикой. Если он уедет, это будет означать, что он лгал себе всю жизнь. Его мечты и амбиции: работа с Кусто, путешествия вокруг света для “Джиогрэфик” – можно считать фантазиями мечтателя, не покидающего любимое кресло. Здесь же представлялся шанс сделать что-то, чего он не делал никогда прежде, шанс идти по лезвию бритвы, а не скользить по жизни в качестве наблюдателя. Сопровождающий эту авантюру риск был настоящим, непритворным и предвещал интереснейший жизненный опыт. Кроме того, если на “Голиафе” обнаружится клад, наградой может стать... Сандерс даже не стал пытаться вести подсчеты.
Он поглядел на Триса, затем на палубу, пытаясь сформулировать вопрос, и в конце концов произнес:
– А что, если там, внизу, пропасть золота?
– Мы получим истинно королевское удовольствие поднять его из всей этой кучи взрывчатки.
– Нет... я имею в виду, что, если мы на самом деле доставим его наверх?
– Ну, тогда... – Трис остановился и улыбнулся Сандерсу. – Я вижу, как в вашем мозгу начинают проворачиваться шестеренки. Хорошо. Испытываю искушение солгать вам, убедить, что вам лучше уехать, но это не в моих правилах. Я думаю, если человек хочет рискнуть, не мое дело его останавливать. Тогда мы поступим следующим образом: мы едем в Бюро регистрации кораблекрушений и подаем прошение на приобретение лицензии.