Бездна
Шрифт:
– Давай, – сказал Сандерс. Он прикрыл глаза и замер, вслушиваясь.
Гейл начала выводить низкий, стонущий, блаженный зевок. И вдруг он прекратился – так внезапно, как если бы кто-то заткнул ей горло пробкой.
– В чем дело? – спросил Дэвид. – Проглотила язык? – Он открыл глаза и увидел, что она всматривается во тьму. – Что?
– Кто-то здесь есть.
– Это ветер.
– Нет, не ветер.
Сандерс подошел к краю веранды. Тропа была пустынна. Он обернулся к Гейл и сказал:
– Никого нет.
– Посмотри. – Гейл указывала пальцем на что-то позади него.
Когда Сандерс обернулся снова, то увидел человека, выходящего из кустов на тропу. Незнакомец приблизился к ним, остановился в нескольких ярдах от веранды и сказал:
– Извините меня.
Это был темнокожий мужчина в черном костюме. Все, что Сандерсы могли разглядеть как следует, – это белки его глаз и белое пятно рубашки.
– Как давно вы здесь находитесь? – спросил Сандерс.
– Что? Я подошел сию минуту.
– Из этих кустов?
Человек рассмеялся:
– Это кратчайший путь. Тропинка сильно петляет. – У него был жесткий акцент зажиточного британца.
– Чем мы могли бы помочь вам?
– Если разрешите, я хотел бы поговорить с вами.
– Хорошо. Но подойдите же к свету.
Человек, выглядевший лет на пятьдесят, поднялся на веранду. Его иссиня-черная кожа была морщинистой, а в волосах проблескивала седина.
– Меня зовут Таппер. Бэзил Таппер. Работаю управляющим ювелирного магазина в Гамильтоне. Магазин Дрейка. Возможно, вы слышали о нем. Но это неважно. Мое хобби – античное стекло.
Сандерс взглянул на Гейл:
– Полно обожателей стекла на этих Бермудах. Таппер сказал:
– Мне стало известно, что недавно у вас появился маленький стеклянный предмет из района кораблекрушения “Голиафа”. Мне бы очень хотелось взглянуть на него.
– Зачем?
– Что же в нем такого любопытного? – спросила Гейл, взяв сумку со своего стула. – Это просто медицинский сосуд.
– В нем действительно нет ничего любопытного, – ответил Таппер, – но не для людей, которые интересуются тонким стеклом. Парень по имени Рейнхардт работал по стеклу в Норфолке в середине сороковых годов. Его изделия довольно редко попадают на рынок. Они стоят немного в открытой продаже, но в нашем маленьком кружке завладеть стеклом работы Рейнхардта – настоящая удача.
Гейл нашла капсулу и протянула Тапперу. Он поднес ее к свету.
– Прекрасная вещь, – сказал он, – не выдающаяся, но очень хороша.
– Это ампула, – сказал Сандерс, – таких везде сколько угодно.
– Верно, но вот здесь крошечный пузырек на одном конце. Так расписывался Рейнхардт.
– А что в ней находится? – спросила Гейл.
– Не имею понятия. Могло быть все что угодно. И меня это абсолютно не интересует.
Гейл улыбнулась:
– Для человека, которого не интересует, что у нее внутри, вы изучаете ее весьма тщательно.
– Я исследую сосуд, а не его содержимое. Жидкость имеет желтый цвет, но меня это не удивляет. Стекла Рейнхардта часто придавали свой цвет жидкостям. – Таппер вернул Гейл ампулу. – Очень хороша. Я готов предложить вам за нее двадцать долларов.
– Двадцать долларов! – сказал Сандерс. – Но это...
– Я знаю. Это кажется большой суммой. Но, как я уже сказал, в нашем маленьком коллекционном бизнесе существует довольно сильная конкуренция. Я был бы чрезвычайно рад стать первым, кто приобрел стекло работы Рейнхардта. Честно говоря, эта вещь стоит не более десяти долларов, но, предлагая вам двадцать, я знаю, что большинство других не смогут заплатить вам так много. Кто-нибудь вроде вашего знакомого Слэйка вряд ли сумеет выложить за нее более десяти долларов. Я предлагаю вам сделку, заранее превышающую возможные ставки, если можно так выразиться.
– Вы не станете возражать, если мы извлечем из нее часть жидкости? – спросила Гейл. – В отличие от вас, нам бы хотелось узнать, что в ней находится.
– Нет, – ответил Таппер, – Это совершенно невозможно. Чтобы вытянуть часть жидкости, вам пришлось бы разбить конец сосуда. Это обесценит вещицу.
– Тогда, боюсь, не может быть и речи о продаже, – сказал Сандерс.
– Тридцать долларов, – резко произнес Таппер, забыв об учтивости.
– Нет, – ответил Сандерс, – нет даже за пятьдесят.
– Вы совершаете ошибку, знаете ли. Никто другой не предложит вам сумму, даже близкую к этой.
– Тогда, мне кажется, мы просто должны оставить его себе, – заявил Сандерс. – Кроме того, вы ведь сами сказали, что это большая удача – иметь в коллекции стекло Рейнхардта.
Таппер злобно взглянул на него, затем кивнул Гейл, попрощался и сошел с веранды. Пройдя несколько ярдов по тропе, он раздвинул кустарник и исчез.
– Что, черт возьми, ты думаешь об этом? – спросил Сандерс.
Гейл встала.
– Давай пройдем в дом. Если он ошивается где-то поблизости незаметно для нас, бог знает что еще может случиться.
Они вошли в коттедж, и Сандерс закрыл дверь на замок.
– Ты поверила ему?
– Нет. А ты?
– Кто знает о стекле Рейнхардта?
– Если существует такая конкуренция между этими коллекционерами стекла, – сказала Гейл, – то почему Слэйк рассказал ему об ампуле? Он мог попытаться купить ее сам. Нет. Бьюсь об заклад, что его не интересует стекло. Ему нужно то, что внутри ампулы.
– Интересно, почему он не сказал об этом прямо?
– Не знаю. Думаю, что очень трудно выдать себя за коллекционера жидкостей.
– Ты вынула остальные наши находки?
– Конечно, – ответила Гейл. – Почему ты об этом спрашиваешь?
– Завтра давай поспрашиваем, нет ли здесь кого-нибудь, кто знает об этом кораблекрушении. Может быть, где-то хранится перечень грузов. По крайней мере, это дало бы нам возможность узнать, что было у “Голиафа” на борту.