Бездна
Шрифт:
— Думаю, что через две недели. Максимум — три. А вы?
— Три эскадрильи «Бленхеймов» перебазируются на аэродромы в Иране через неделю. Насколько понимаю я — ваши «фарманы» будут под Стамбулом?
— Да.
— Великолепно. Тогда, думаю, что к середине февраля мы сможем нанести удар!..
…Потом был кофе. Пышные многоцветные ничего не значащие речи, обещания, пустые слова… Когда азиаты удалились француз и англичанин вновь склонились над картой.
— А теперь поговорим серьёзно, генерал.
— Да, думаю — можно. САСШ предоставила нам сто самолётов «Б-17». Их прибытие ожидается не позднее, чем через неделю.
— Великолепно. Наши самолёты УЖЕ в Египте…
— Вы будете удивлены, господин генерал, но наш флот прибудет в Стамбул через четыре дня.
— О!
— А что скажут норвежцы на это действие?
Британец надменно скривил седые усы:
— Империя не намерена учитывать чьё то мнение, кроме своего собственного, а так же нашего верного союзника — Французской Республики…
Оба генерала учтиво раскланялись…
Примерно в это же время в Лондоне очень полный джентельмен положил трубку телефона и пыхнул сигарой. Затем позвонил в колокольчик и сказал вошедшему слуге:
— Вызовите ко мне Дженкинса. Он в гостиной.
Когда тот вошёл в кабинет, Черчилль дописывал какую то бумагу. Диверсант терпеливо дождался, пока военный министр закончит своё дело и запечатает конверт.
— Это письмо должно быть вручено лично Канарису. Вам ясно, мистер Дженкинс?
— Да, сэр.
— Тогда — действуйте. И как можно быстрее. Промедление — смертельно…
Глава 11
Берлин. Карелия. Турция. Иран
Майор Дженкинс, резидент британской разведки, прищурился на ярко освещённую витрину берлинского ресторана «Адлер». Приятно всё-таки выполнять такие задания. Никакого риска, цивилизованная страна, пусть у власти в ней и этот сумасшедший… Впрочем, пора. Он сбросил швейцару на руки добротное американское пальто и вошёл внутрь зала. Тот был полон. Тот час к британцу подлетел метрдотель.
— Чего изволите?
— Для меня заказан столик. Мистер Смит. Гарольд Смит.
— Прошу вас следовать за мной…
Прислуга ресторана щеголяла выправкой, не уступающей офицерской. Через мгновение они оказались за уютным столиком, расположенным в углу, под раскидистой пальмой. Дженкинс лениво пробежал глазами меню, карту вин и небрежно развалясь на стуле сделал заказ. Официант исчез, чтобы буквально через мгновение подать салфетки, прибор, пепельницу. Майор бросил взгляд на наручный «Лонжин» — до встречи оставалось ещё пятнадцать минут… Он усмехнулся своим мыслям — дежурные филеры, которых гестапо прикрепляло к каждому иностранцу сейчас топтались на промозглом зимнем ветру, прячась где-нибудь в подворотне. Их жалованье уж точно не позволяло посещать подобные заведения. Ничего, этим немцам только на пользу. Пускай приучаются заранее к мысли, что ТОЛЬКО БРИТАНЕЦ может быть господином… Впрочем, пора. В это время официант поставил перед ним тарелку с дымящимся жарким, и англичанин небрежно потянулся за столовыми принадлежностями, не забыв поставить перед собой золотую зажигалку, украдкой бросив взгляд на висящие над выходом большие часы. Две минуты…
— Не даст ли господин турист даме огня? Я забыла дома зажигалку.
Дженкинс вскинул глаза, оторвавшись от еды — перед ним стояла пышная блондинка в вечернем платье, и, как было заметно, слегка навеселе. В её руке покачивалась тонкая дамская сигарета марки «Житан». Всё сходилось. Пароль, опознавательные знаки, в том числе и массивный золотой перстень с алым камнем, совпадали…
— Вы очень красивы, а я — не курю. Но зажигалка у меня есть. Вы позволите подарить её столь прекрасной даме?
— Какой вы галантный кавалер… И как прекрасно говорите по-немецки… Что же, я сочту ваш подарок за комплимент!
— Конечно!
Британец протянул ей свой «Ронсон», и связная без колебаний, нисколько не смущаясь спрятала зажигалку в своей сумочке.
— К сожалению, курить здесь можно только в дамской комнате, поэтому я вас оставлю ненадолго.
— К вашим услугам, фройлян…
Дама появилась возле столика через десять минут и не спрашивая разрешения присела напротив. Затем вернула ему зажигалку и поправила локон волос возле левого глаза, давая понять, что шифровка изъята, а взамен вложен ответ… Потом был ужин. Дженкинс проводил связную до такси и сам поехал в гостиницу при американском посольстве. Он не знал, кто дал команду янки оказывать ему всю возможную и невозможную помощь, но этот кто-то был очень влиятельным лицом, и все сотрудники посольства буквально лебезили перед скромным британским майором…
Лейтенант Петров, комбат один 20-ого танкового полка сидел в землянке возле жарко растопленной печки и молча смотрел на огонь. Повышение в должности его не радовало, поскольку он занял место сгоревшего накануне капитана Гоцеридзе. Шумного весёлого грузина… Тяжело говорить — был. Особенно, когда речь идёт о смерти друга. Вахтанг, или Ваха, как его называли между своими, был горячим парнем, как и все кавказцы. И эта горячность его сгубила. Получив приказ поддержать пехоту в атаке на дот-миллионник, он пошёл первым, и когда его машина получила тяжёлый снаряд, не стал эвакуироваться из горящего танка, а вытащив раненого механика-водителя и убитого заряжающего сам сел за рычаги «Т-26» и повёл машину дальше. Прямо через минное поле, как выяснилось… Заложенный финнами фугас оказался такой силы, что танк просто испарился. Даже малейших останков командира не удалось найти. И вот теперь ему нужно было сообщить семье погибшего, что Вахи больше нет… Впрочем, это не единственное письмо. Ещё восемнадцать таких же похоронок ждали своей очереди. От роты осталось всего две машины. Одна, Гоцеридзе, налетела на мину. Четверых расстреляли артиллеристы дота. Да два танка сожгли финские пехотинцы, забросав уже прорвавшиеся к окопам машины бутылками с зажигательной смесью… Ещё на той неделе Владимира назначили командиром роты, а сегодня он уже командир батальона… Петров невесело улыбнулся, вспомнив, как он обрадовался началу войны. Полный, самый настоящий идиот! Насмотрелся агиток, начитался Шпанова. Думал, что сейчас финские рабочие и крестьяне встретят Красную Армию с распростёртыми объятиями, откажутся воевать против своих братьев! Что война будет одним названием, такой же поход, как в Польшу, а после взятия Хельсинки он получит орден и сможет жениться на своей Верочке… Чёрт! Каким же дураком он был! Каким! Ему до самой смерти не забыть крики горящего заживо экипажа, у которого от невыносимого жара заклинило люки. А все попытки других красноармейцев потушить пламя вражеские снайперы пресекали в зародыше, расстреливая всех, кто поднимал голову… Не сможет он и забыть, как взорвалась цистерна с бензином, проезжающая мимо санитарной колонны, которую расстрелял лётчик на «Бристоле» с английской розеткой на хвосте… И до конца своих дней перед его глазами будут стоять те красноармейцы, которые попали в плен к финнам… Их разорванные пополам тела болтались на окровавленных верёвках, привязанных к могучим соснам, стоящим вдоль узкой дороги, ведущей на Запад. Попавший в засаду передовой отряд пехотинцев…
Пляшущие языки огня за приоткрытой дверкой завораживали, погружали в небытие, давая возможность хоть на секунду отрешиться от всего…
— Товарищ лейтенант, вас «Первый» вызывает!
— Понял. Сейчас буду.
Петров набросил полушубок на плечи, поплотнее нахлобучил суконный шлем и быстрым шагом направился к штабной землянке, где стоял телефонный аппарат.
— Слушаю, «Седьмой».
Он внутренне приготовился к тому, что сейчас им поставят очередную задачу атаковать, но… Знакомый рокочущий бас комполка сказал совсем не то, что он ожидал услышать:
— «Седьмой», приказываю: больше НИКАКИХ атак. Окопать всю технику, подготовиться к отражению возможных атак белофиннов. Организовать боевое дежурство. Все оставшиеся боевые машины тщательно замаскировать, к утру приготовить и отправить с нарочным донесение в штаб о потерях, потребностях в пополнении до штата в личном составе и технике. Да, чуть не забыл, Коля — поздравляю тебя «старшим лейтенантом»!
— Служу Трудовому Народу!
— Ладно, ладно. Командир дивизии утвердил твоё назначение, так что цепляй кубики в петлицы и радуйся — теперь ты не временно исполняющий, а постоянный командир части. Понял?