Бездыханные ІІІ
Шрифт:
Не знаю, как насчет остальных, но мне показалось, что те безразличие и спокойствие, с какими Рейн это все принял, были лишь маской. И лучше будет разобраться во всем сейчас, так как даже минутное промедление может стать результатом того, что парень не только перестанет нам верить, а и сам откажется быть честным.
— Простите, — произнесла я, повернувшись к Мелори и Данте, — я бы хотела поговорить с Рейном. Вы можете меня подождать? Это займет десять минут, не больше.
Мелори опустилась назад на свое кресло, с усталым видом откинулась на спинку и махнула рукой.
— Иди. Однажды у тебя уже получилось его образумить.
Получив одобрение, я поспешно вышла из кабинета. Пробежав по коридору, я остановилась у комнаты Рейна и, немного помедлив, коротко постучала. Никто не ответил, но до моих ушей явно донеслось чье-то недовольное мычание с той стороны. Я неуверенно взялась за ручку и толкнула
Рейн сидел на своем черном кресле-подушке и листал один из своих многочисленных альбомов. Я говорю многочисленных, так как возле него лежали еще с десяток таких же. При этом выражение у парня было какое-то угрюмое и, в то же время, грустное.
— Можно войти? — тихо спросила я, но хозяин комнаты даже не поднял на меня глаза.
«Молчание — знак согласия» — с такими мыслями я приблизилась к парню на пару шагов.
Прошла целая минута, нарушаемая лишь шелестом бумаги, когда я наконец-то решилась что-то сказать.
— Тебе ведь не наплевать на свое прошлое, да?
— Не трогай мое самовнушение, — буркнул он, все так же не поднимая на меня глаза.
— Чего ты от себя хочешь?
— Я хочу, чтобы ты отстала.
— Мой вопрос требует другого ответа.
— Скажи своему вопросу, что у меня нет желания ему что-либо объяснять.
Я мысленно взвыла. Вот ведь упертый!
— Так! Либо ты говорить со мной, либо ты говоришь с Данте. Выбирай!
Рейн вздрогнул. Я знала, какое влияние имеет блондин на него. Мне когда-то об этом Крис рассказал.
Дело в том, что когда Рейн только прибыл в особняк, он будто бы впал в сознательную кому. Отказывался говорить и вел себя почти как настоящий труп: часами не двигался и не поднимал глаза. Ему выделили большую, красиво обставленную комнату; Мелори почти все время сидела возле него и говорила о жизни умерших в целом, о том, что в этом больше плюсов, чем минусов. Она старалась его развеселить, завязать разговор, но все было тщетно. Крис же поначалу даже не обращал внимание на Рейна. Он сам в то время так же не отличался особой разговорчивостью. А Данте просто вел себя так, будто бы Рейн с ними не день или два, а несколько лет прожил. В первые дни он заходил в комнату к парню, так как тот не выходил из нее и даже не двигался с места, и спокойно вытирал пыль с мебели и подоконника, кидая простые фразы, наподобие того, какая сегодня чудесная погода или что сильный дождь побил все цветы в саду. Но Рейн, словно легкомысленно брошенная тряпичная кукла, сидел на кровати, уставившись стеклянными глазами на свои руки. Он был вымыт, а шрам на правой руке зашит, но парня это будто и не волновало. Так продолжалось несколько дней пока однажды днем Данте, в своих обычных односторонних (так как Рейн совсем не говорил) разговорах, не упомянул о том, что неплохо было бы подарить одну из многочисленных картин в их особняке какому-то музею. Когда прозвучало слово «картины» правая рука брюнета еле заметно, но все же вздрогнула. Данте это заметил, так как он всегда краем глаза следил за парнем, пытаясь узнать, что же из его слов может пробудить в Рейне жизнь. В тот же день, когда Мелори, как обычно в полночь, зашла проверить состояние парня, его в комнате не оказалось. Долго искать не пришлось: Рейн стоял в самом дальнем углу коридора, возле окна на втором этаже, и смотрел на портрет какого-то старого короля. Мелори не решилась его потревожить и просто осталась следить за ним издали. Парень простоял перед картиной до самого утра, совершенно неподвижно. Но как только яркие лучи солнца из окна упали на его лицо, парень вздрогнул, словно очнувшись ото сна, и быстрым шагом поспешил назад в свою комнату. Но в остальном его поведение не изменилось: он все так же молчал, и так же неподвижно сидел на кровати. И лишь когда ночной мрак окутывал большой особняк, Рейн выходил из комнаты и становился у очередной картины, рассматривая ее до самого утра. И каждый раз это была другая картина — он никогда не смотрел на одну и ту же дважды. А однажды, когда Рейн решился спуститься на первый этаж, дабы найти там новые объекты своего ночного наблюдения, так как весь второй этаж (кроме комнат, естественно) был им осмотрен, он попал в гостиную. Только вот оказалось, что комната уже была занята: у горящего камина, который был единственным источником света в комнате в ту ночь, на кресле сидел Данте и читал книгу. Рейн остановился у арки, сбитый с толку и слегка напуганный тем, что его заметили. Он не знал, что за ним и так все это время наблюдали. Но Данте лишь на секунду поднял глаза на гостя, после чего вновь погрузился в чтение, словно этот внезапный визит был ожидаем, и нисколечко его не удивил. Рейн стоял совершенно неподвижно, так если бы это могло помочь ему стать невидимым.
— Надеюсь, вам
Данте замолчал и вновь погрузился в книгу. Примерно минут десять Рейн все еще стоял неподвижно, после чего вдруг сделал неуверенный шаг вперед и медленно направился к той самой картине, о которой говорил блондин. В ту ночь он смотрел на нее. Последующие несколько дней, равных количеству картин в гостиной, Рейн провел там же. Но теперь, вместе с ним, там иногда находился кто-то из жильцов особняка, ведь эта комната была их обычным местом времяпровождения. И даже так Рейну никто не мешал. Он смотрел на картины, остальные занимались своими делами. И плюс был в том, что теперь брюнет не содрогался при каждом шорохе или незнакомом звуке.
Примерно через две недели Рейн пересмотрел все картины, находившиеся на первом этаже. Он опять поднялся на второй и теперь стал заглядывать в комнаты. Комнаты Данте, Мелори и Криса он не посещал, по крайней мере, в те моменты, когда они в них находились. И вот однажды ему пришлось зайти в ту комнату, которую жильцы этого дома решили оставить полностью пустой. Не было ни мебели, ни обоев, ничего — лишь деревянный пол и белые стены. Данте видел, куда направился Рейн и стал возле распахнутой двери той самой комнаты, наблюдая за озадаченным лицом парня. И тогда Рейн в первый раз, за время своей смерти, заговорил.
— Тут нет красок, — произнес он тихим, от непривычки, голосом.
— Вы имеете в виду картины? Или то, что комната сама по себе чиста, как лист? — спокойно спросил дворецкий, никак не выражая эмоций по поводу того, что парень наконец-то таки начал говорить.
— Чисто… Ничего нет.
— Просто у этой комнаты пока нет предназначения, поэтому она и пустует.
На самом же деле, комната была пуста не просто так. В оригинальном поместье Волейхайф эта комната принадлежала единственному сыну графа и графини Волейхайф. Именно для той комнаты Данте рвал бутоны роз в память о маленьком господине. Ни Мелори, ни кому-либо из нас не известна история жизни Данте и причина, по которой он воззвал Дьявола о помощи, тем самым, поставив на себе клеймо умершего. И, наверное, чувство вины из-за смерти графской семьи было слишком сильным, чтобы его можно было вынести, оставаясь в здравом рассудке. А смерть маленького графа была по истине ужасной, раз блондин так сильно на это среагировал. Мелори говорила, что когда Данте, еще будучи в настоящем поместье Волейхайф, заходил в комнату мальчика, на его лице всегда играла лишь горькая виноватая улыбка, а сам мужчина становился почти недосягаем для реального мира и полностью погружался в свои мысли. Поэтому, когда они с Мелори переехали сюда, в Спрингс, и решили построить мини-версию поместья Волейхайф, было решено, что та комната останется пустой. Данте даже не спорил. Он сам понимал, что слишком сильно привязался к своему прошлому.
Но тогда Рейн этого не знал. Он продолжал рассматривать чистые белые стены, будто бы высматривая в них что-то. Наконец-то он вновь заговорил.
— У вас есть краски?
— На данный момент нет.
— А что-то подобное?
— Лишь карандаши и чернила.
— Чернила подойдут. — И после секундной паузы добавил, — пожалуйста.
Данте понял, чего он хочет, и не стал возражать. Он принес ему баночку черных чернил и перо. Второе Рейн отбросил сразу. Он просто вмокнул пальцы правой руки в чернила и неуверенно дотронулся ими до стены. Но через мгновение тут же их отстранил. На белой стене остались черные пятна. Следующее касание было более уверенно и после него остались черные полосы. В третий раз вся рука, смазанная чернилом, была прижата к стене, оставив на ней отпечаток ладони с растопыренными пальцами.
— Можно я останусь в этой комнате?
— Почему?
— Я хочу ее разрисовать.
— Так Вы все же решили остаться с нами?
— Другого выбора у меня нет.
Рейн взглянул на свой шрам, который уже успел испачкаться чернилом и равнодушно, тонкой струйкой, стал лить на него остальное содержимое баночки.
Данте спокойно на это глядел, после чего, медленно зашагав к парню, произнес:
— Что ж, мы можем позволить вам остаться в этой комнате и делать с ней все, что заблагорассудится, но с одним условием.