Безграничная судьба. Дилогия
Шрифт:
— Уважаемый, я тут с девочкой столкнулась, Марысей звать.
— Знаем, знаем мы таких, ото ж! И что это отродье натворило?
— Да много чего. — а него ему уши греть. Не его проблема. — Где её дом, не подскажете? Родителям из рук в руки сдам.
— Та как же не знать-то. Чаво ж мы, не здешние, что ли? — крестьянин махнул рукой в каком-то направление. — Вот тудать ездите, уважаемая, третий дом от кузницы — еёйный!
— Спасибо, добрый человек. — я ударил пятками по бокам ящера, дёрнул поводьями, тот направился к дому Марыси. Скорее всего.
— Не
Наконец мы подъехали к обозначенному домику. Обычная мазанка, рядом довольно большой огород, хлев, парочка сараев, стог сена. Из дома на мой стук ножнами по забору вышла женщина в грязном платье и ещё более грязном переднике.
— Привет, хозяйка! Я тут кое что нашла в лесу. Твоя ребёнка? — я поднял Марысю рукой и повертел её, показывая женщине.
— Моя, милостивая госпожа, моя! — женщина вытерла руки о передник и подошла поближе. — Дочка моя, Марыся. Убёгла надысь, обыскались всей деревней
— Тогда держи. — Я опустил девочку на землю, и женщина её схватила и прижала к себе. — Если будешь её розгами потчевать — то и от меня парочку влепи, для лучшей памяти!
— Не отдавайте меня ей! Не отдавайте! Меня… — Марыся заревела и вцепилась в мою руку, но женщина дёрнула её посильнее и оторвала от меня.
— Как скажете, госпожа, как скажете! А ну замолчи! — крестьянка поклонилась и повела девочку в дом, согнувшись и что-то шепотом выговаривая ей. Марыся плакала, пыталась вырваться, оглядывалась на меня полными слёз глазами.
Я развернулся и поехал прочь из деревни. Всё, грубую девочку сдал, скорее всего, матери, так что теперь это их дело. Пора обратно собирать всё дары природы.
Уже порядочно отъехав от этих Бобров, я поймал себя на мысли, что что-то мне не понравилось там. Обдумывал эту мысль и так, и эдак, и ещё по-всякому, но не мог поймать мысли о том, что же мне не понравилось. А потом резко как-то БАМ — и дошло. В деревне не было детей! В том же Копыте детей было полно — бегали по поручениям или просто на заборах семки лузгали. Или в поле с родителями были. А тут — ни одного ребёнка на улице. Может, не зря Марыся так боялась, что я её домой привёл?
Надо вернуться. Блин, не хочется, но надо. Она, конечно, НПЦ обычный, но слёзы были как настоящие у неё на щеках-то. Я ж не железный в конце концов, и вообще сентиментальным на старости лет стал. Всё, решено, возвращаюсь!
Возвращаться стоило бы без помпы, подумалось. Я срезал несколько веток, обвязался ими и стал потихоньку прокрадываться назад, к марысиному дому.
Меня так никто и не заметил. Людей на улице вообще было не очень много. Что тоже не очень понятно. Огороды и поля в таких деревнях окружают кольцом поселение, так что днём значительная часть населения на виду. А тут почти никого. Где они все-то?
Наблюдательную позицию я организовал себе в стоге сена. Зарылся, как мышь, и так же притаился, рассматривая всё. Где-то лаяла собака, мычали коровы. По деревне изредка ходили люди, будто пришибленные немного. Ни громких разговоров, ни активных действий каких. Странное дело.
Где-то через час дверь дома открылась, из неё вышла женщина с Марысей. Мелкая упиралась, хваталась за косяк и плакала, всё время повторяя, чтоб её не вели «туда». Мать шикала на неё и тащила куда-то. Что ж, надо проследить, куда они пошли.
Я потихоньку вылез из стога и пошел за парочкой, прячась за заборами и кустами. Людей-то на улице нет, но мало ли кто пялится из вроде бы пустых окон. Мамаша же ничего не замечала и тащила Марысю прямым ходом к дому старосты. Я их обогнал дворами, притаился в собачьей будке и наблюдал. Крестьянка дотащила девочку до резиденции старосты, но не пошла внутрь, а повела к сараю позади дома. Добротный такой сарай, не хуже, чем дом, построен.
Я подождал полминутки, а потом зашел в сарай вслед за женщинами. Внутри было как и в любом сарае. Какие-то цепи, ржавый сельхозинвентарь, вязанки соломы, безколёсный остов какой-то телеги и тому подобное. Но больше всего привлекал внимание тёмный зёв входа в подвал в дальнем углу сарая. Интересненько.
Я подошел к дырке в неизвестное. Прислушался — ничего. Понюхал — пахнет чем-то неприятным. И теплом тянет. Из-под земли? Там как бы прохладно быть должно. Я воровато оглянулся и шагнул вниз.
Узкий проход опускался вниз. Не винтовая лестница, а всё уменьшающийся квадрат. Будто четырёхгранная перевёрнутая пирамида, по стенам которой спускается дорожка вниз. И довольно глубоко! Я минут сорок спускался, когда проход вывел меня к тёмной полости. Тут уже было изрядно жарко, а полость в противоположной стороне от входа была ярко освещена большим костром. Вокруг него тусил народ, там же была и Марыся, чей плач я даже тут отчётливо слышал.
Я подкрался почти к самому костру, чтоб слушать получше разговоры. Но разговоры они особо не вели. Марыся плакала, мать её молчала, мужики вокруг стояли и ритмично подвывали. Только один, видимо, главный, раскладывал какие-то ножи на столике у костра.
Долго копаться мужчина с ножами не стал. Схватил Марысю, одним движением сорвал с неё тряпьё и положил её на стол, привязав её ноги и руки к специально вделанным кольцам. Потом стал бормотать что-то и медленно поднимать нож. Мужики вокруг костра завыли громче, стали раскачиваться. Марыся утробно рыдала.
Я не стал дожидаться конца всего этого. Прыгнул к столику, рубанул мечом по рукам главного, отрубая ему обе конечности. Он заорал, а его прислужники вышли из транса, заорали в ответ и кинулись ко мне. Зря они так. Их кулаки меня совсем не ранили, полностью отражаемые бронёй. А я рубил их в капусту, отпихивая ногами отрубленные конечности и головы. Долго эта бойня не продлилась, буквально минута — и в живых остались только я, привязанная к столу Марыся, её мать, скулящая у стены, и стонущий главарь без рук.