Безмолвная честь
Шрифт:
Рэйко и Так отправились за покупками, а Питер повез Хироко и Тами прокатиться, и они с удивлением смотрели на бесконечные шеренги юношей — новобранцев из Пало-Альто. Кое-кто из них был навеселе, но большинство выглядели так, словно знали, что делают. За прошедшие три недели была объявлена мобилизация. Среди новобранцев оказалось немало японцев-нисей.
На следующий день японцы захватили Манилу, и после этого приток юношей на призывные пункты усилился. Но три дня спустя отборочная служба провела переклассификацию всех нисей и сансей. Их включили в категорию военнослужащих
— Граждане второго класса, — процедил Питер сквозь стиснутые зубы.
— Мне просто интересно, кто станет учить этот второй класс — скорее всего не я и не подобные мне. Делать это придется тебе, Питер, — мрачно заявил Такео.
— Не говори глупостей. Так. — Питер не хотел ничего слышать.
— Это не глупости. Оглядись, Питер, почитай газеты. — В эти дни ненависть к японцам достигла небывалых высот, и волна этой ненависти захлестнула даже родившихся в Америке японцев, таких, как Рэйко. Казалось, люди не в состоянии отличить врагов от друзей, союзников от «подданных враждебных стран», как их стали называть.
Посреди всех этих волнений и дурных новостей Хироко вернулась в колледж святого Эндрю, и это оказалось легче, чем она ожидала. Несмотря на протесты Питера, она отправилась в колледж поездом.
Танака были слишком заняты, чтобы отвезти ее; к удивлению Хироко, на станции она не смогла взять такси. Ей пришлось идти пешком с тяжелым чемоданом до самого колледжа. Мимо прошло несколько автобусов, но ни один не остановился. Разгоряченная и усталая, Хироко все же добралась до колледжа благополучно.
Сразу же после прибытия наставница жилого корпуса сообщила Хироко, что у них произошли небольшие изменения.
Учитывая обстоятельства последних дней, сказала она, Хироко наверняка предпочтет жить одна, и администрация колледжа сделала все возможное, чтобы предоставить ей отдельную комнату. Несмотря на такое вступление, Хироко испытала угрызения совести. Она помнила, как Энн Спенсер стремилась жить одна, и теперь ей казалось несправедливым занимать одной целую комнату. Хироко объяснила это наставнице и сказала, что вполне может обойтись без лишних удобств.
— Это очень любезно с твоей стороны, Хироко, — нервно отозвалась женщина, — но Энн уже согласилась пожить с другими девушками до конца семестра. А у Шерон будет новая соседка. Надеюсь, это всех устроит.
Отдельная комната, которую отвели Хироко, оказалась не чем иным, как чуланом под самой крышей здания. К нему пришлось подниматься по черной лестнице, поблизости не было других комнат. Ближайшая ванная располагалась внизу, на расстоянии трех лестничных пролетов. Шагнув в комнату, Хироко широко раскрыла глаза и вздрогнула. В комнате не было ни отопления, ни даже окна.
— Это и есть моя комната? — изумленно спросила она, и женщина кивнула, надеясь, что ее подопечная не станет возражать или делать какие-либо замечания.
— Да, конечно, она очень мала. Но зато мы дали тебе запасные одеяла, — одеял было всего два, и, даже стоя на пороге, Хироко ощущала промозглый холод. В теплую погоду здесь, под крышей, при полном отсутствии вентиляции, должна была стоять удушливая жара. Комнату освещала единственная лампочка, свешивающаяся на проводе с потолка, не было даже стола, за которым Хироко могла бы заниматься, или шкафа для одежды — только кровать, стул и тумбочка. Все вещи, которые она оставила в прежней комнате, теперь были перенесены в новую и сложены в коробки.
— Спасибо, — тихо произнесла Хироко, борясь со слезами и молясь о том, чтобы удержать их до ухода наставницы.
— Я рада, что тебе понравилось, — с признательностью отозвалась наставница, не ожидавшая, что девушка так спокойно воспримет новость. Выбора у нее не было. Спенсеры и несколько других родителей потребовали, чтобы администрация колледжа решилась на такой шаг. В сущности, они настаивали на исключении Хироко из колледжа, но в этом им отказали. Хироко была милой девушкой и превосходной студенткой, и если бы не инцидент с курением, у нее не было бы ни единого замечания. Администрация отказалась исключить ее по политическим причинам. — Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся ко мне, — сказала она Хироко и тихо прикрыла дверь. Оставшись в одиночестве, Хироко села на постель и заплакала. Теперь она была не просто врагом — она стала парией.
Днем она отправилась в библиотеку, готовиться к занятиям, но не появилась в столовой — ей не хотелось никого видеть. Она лишь мельком видела сегодня Энн — та возвращалась с уроков гольфа — да слышала, как болтает Шерон о том, как провела Рождество с Гэри Купером. Вероятно, ее рассказ был ложью от первого до последнего слова, но кто заботился об этом? Хироко была слишком уязвлена, чтобы слушать болтовню Шерон. Она даже не стала звонить родственникам и сообщать им о комнате — это было слишком мучительно.
Она рано легла спать, ничего не съев перед сном, и на следующий день пришла на занятия бледная, в толстом свитере. Всю ночь в ее комнате стоял мороз, и к четвергу Хироко начала шмыгать носом. Но она никому ничего не сказала — за всю неделю ей ни разу не удалось поговорить.
Едва она входила в комнату, окружающие делали вид, что не замечают ее.
В пятницу вечером она собиралась домой, но к тому времени уже успела простудиться и была не в состоянии куда-нибудь ехать. Она до сих пор не призналась родственникам в том, что ей отвели «отдельную комнату», — просто позвонила и сообщила, что на этот раз не приедет.
Но когда в пятницу вечером Хироко спустилась в столовую выпить чашку чаю, медсестра случайно увидела ее и сразу поняла, что у девушки жар.
— С тобой все в порядке? — приветливо спросила она, и Хироко попробовала улыбнуться, но глаза наполнились слезами. Неделя прошла как кошмарный сон, состояние Хироко не улучшалось. Она сильно простудилась, непрестанно кашляла, глаза покраснели. Сестра настояла, чтобы Хироко прошла с ней в лазарет, и там, померив температуру, обнаружила, что у нее и вправду жар, — Никуда ты отсюда не уйдешь, — решительно заявила сестра, — а ляжешь в постель — прямо здесь. Утром мы вызовем врача.