Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
Шрифт:
— Неужели этот выбор настолько труден, что довел вас до слез? — наконец спросил я.
Она быстро опустила голову.
— Между нами не должно быть секретов, — как можно мягче произнес я. — Нам нечего стыдиться друг перед другом.
Она знала меня, знала обо мне все. И я был рад этому.
— Да, мне нечего стыдиться! А вам… вам должно быть стыдно! — воскликнула она. — Как раз сейчас приговоренных вами…
Ну вот, дождался…
— …монахов вешают…
Тогда уже дерзких мятежников из Соули.
— …и так издевательски — на колокольне!..
— Наказание должно соответствовать преступлению! Пусть устрашатся те, кто принял сторону бунтовщиков! Эти монахи — отъявленные изменники.
— Не монахи, — зарыдала она. — А вы!
Теперь я пришел в полное
— Я не понимаю вас.
— Что заставило вас принять такие страшные решения? — крикнула Джейн. — Они безвозвратно изменят вашу жизнь! И вас!
Бедная невинная душа. Должно быть, она не способна понять меня. Я переступил через себя, когда после моей коронации приказал казнить Эмпсона и Дадли. После них все прочие были равнозначны.
— Надеюсь, вы ошибаетесь, — заверил я ее.
Зачем открывать ей свои истинные чувства? Дженни могла счесть их ужасными. И неприемлемыми.
— Какой мир унаследуют мои дети? Монастырей не будет, а святых отцов повесят на колокольнях?
Дети?..
— Дженни, неужели вы…
Я усердно молился, полагаясь на милость Господа, ибо существовало так много физических препятствий…
— Да. Я только что убедилась в этом…
Так вот из-за чего это расстройство. Слезы, сомнения, уклончивость.
Я обнял ее, прижав к себе крепкое стройное тело.
Чудо. Ибо я думал, что меня будет вечно преследовать тайное наказание и мне никогда не суждено увидеть благодатного ребенка.
В воскресенье во всех церквях пели «Те Деум», служили благодарственные молебны. Новость о будущем наследнике должна разлететься по всему христианскому миру. Пусть о ней узнают Папа, император, Франциск и уцелевшие мятежники Северной Англии. Поистине нам послан знак свыше. В стране вновь мир и покой. Прекратились ужасные волнения последнего десятилетия, подобные разрушительному урагану.
Природа пышно расцвела, и мы с Джейн провели лето в полнейшей гармонии. Как я уже говорил, счастье почти невозможно описать, и вряд ли мне это удастся. Трудно выразить чувства, которые переполняют душу. Хотя я мог бы, мог бы… оживить на этих страницах то время, припомнив всякие мелочи.
Дженни вела себя на редкость капризно. Она требовала то земляники, то вишни, то зеленого горошка, то ей вдруг до смерти хотелось жаркого из перепелок. Однако все ее желания мгновенно исполнялись. Я посылал срочных гонцов во Францию за ранней вишней и зеленым горошком и в Кале за перепелками. Комендант Кале доставил ко двору три дюжины упитанных перепелок (приобретенных во Фландрии), тщательно исполнив все указания относительно того, как довезти их живыми от Дувра до Лондона и как скоро после забоя их приготовить. За один присест королева съедала полдюжины пташек, весело посмеиваясь как над своими капризами, так и над изменившимися вкусами.
Я ни в чем не мог отказать ей. Народ ликовал, предвкушая скорое появление неоспоримого наследника трона.
Беременность Джейн протекала хорошо и спокойно. Почему же тогда, почему…
Позвольте мне коротко описать последующие события, поскольку излишние подробности разбередят старые раны.
Благополучная беременность Джейн завершилась тяжелыми родами, которые, казалось, никогда не закончатся. Они затянулись на три дня и две ночи, и в последние сутки ее силы настолько истощились, что почти не осталось надежды на выживание. Среди наших лекарей уже ходили разговоры о возможном вскрытии и извлечении ребенка. До сих пор некоторые злопыхатели утверждают, что я приказал: «Любыми средствами спасайте младенца, очередную жену найти проще». Это показывает, какую ненависть питали ко мне враги.
На самом деле я вообще не отдавал никаких приказов, и меня не ставили перед таким выбором.
После затяжных родов на свет появился мальчик — здоровый и крепкий. Разрешившись от бремени, Джейн почувствовала себя лучше. На холмах вокруг Лондона запылали костры; громыхнула пушка.
На свет появился принц!
Король Генрих VIII обрел наследника.
У меня родился сын! Я вновь и вновь повторял эти слова, и их великая простота защищала меня, как щит.
Я держал его на руках и умилялся тому, как он прекрасен и совершенен. Ни Екатерина, ни Анна не могли родить мне сына… для его появления, видимо, нужен был праведный брак.
Малыша надо назвать Эдуардом. Он увидел свет в канун дня святого Эдуарда, кроме того, так звали моего деда. Я тихо сообщил об этом на ухо Джейн, отдыхавшей на роскошной, украшенной резьбой кровати. Моя Дженни снова со мной! Она улыбнулась и согласно кивнула.
Через три дня в дворцовой церкви Хэмптон-корта состоялась торжественная церемония крещения принца. Его крестными отцами стали герцог Норфолк и Кранмер, Мария была крестной матерью. Джейн, укрытая малиновой, отделанной горностаем бархатной мантией, лежала в своих покоях на высоких подушках, ожидая, когда ей принесут Эдуарда, чтобы благословить его на предстоящую церемонию. Я находился рядом с ней. Позже она наблюдала за праздничным обрядом с королевского кресла. Моя жена радостно улыбалась, и отблески факельного света отражались в ее веселых глазах. Могу сказать вам, что тогда она прекрасно себя чувствовала. Она казалась вполне здоровой.
Но к вечеру у нее началась лихорадка, и состояние королевы заметно ухудшилось. Сильный жар подорвал силы, восстановившиеся за три дня после рождения Эдуарда.
Болезнь усугубило общее истощение, потом начались галлюцинации. Девять дней Джейн промаялась в бреду, пребывая между тем и этим светом.
Двадцать четвертого октября она покинула наш мир.
Уилл:
Люди вечно стараются найти виноватого. Одни винили «слуг, из-за чьей нерадивости королева простудилась». К тому же они, дескать, подавали больной без разбору любую еду, какая только приходила ей на ум. Приверженцы монашества и паписты называли Джейн реформаторшей и полагали, что она встретила справедливую кончину (вверив душу Господу). Враги Генриха называли это местью Екатерины и Анны (объединившихся ради такого случая?).
Простой люд, по-прежнему любивший Генриха (несмотря на чаяния его недругов), постарался превратить эту трагедию в чудную романтическую историю. Уже через несколько дней после смерти королевы Джейн о ней запели баллады — и одну из них не забыли по сей день (в отличие от той, в которой попыталась увековечить свою память Анна).
Долго мучилась королева Джейн, дитя рожая, Сил лишились служанки, как помочь ей, не зная. «О любезные дамы, вы мне помогите, Короля отыщите и ко мне призовите». Король Генрих пришел тотчас к ней, Его бархатный плащ травы зеленей. «О любезный король, вы мне помогите, Врача отыщите и ко мне призовите». Ученый лекарь тотчас явился к ней, Плащ его бархатный зимней ночи темней. Драгоценным смертным зельем он ее опоил, Чрево вскрыл королеве и наследника миру явил. Уж крещеный принц в златой колыбели лежит, А прекрасная мать его Джейн в хладном мраке спит… Траур черен как ночь, жезлы как снег белы, Пламенем желтым факелы в руках расцвели. Глух погребальный звон, скорбную песнь поют. Славную королеву Джейн в путь последний везут. Шесть рыцарей, шесть лордов несут к могиле гроб, Шесть герцогов в эскорте печально хмурят лоб. Старой Англии нежный цветок в темном склепе зачах, А Генрих, король наш славный, двор покинул в слезах.