Безоружна и очень опасна
Шрифт:
— Конечно, дорогой, как ты хочешь, — скромно ответила я.
По дороге Генрих поинтересовался, как там, в Америке, и, услышав, что замечательно, был вполне удовлетворен моим ответом. Я чувствовала, что его занимают мысли о моем предстоящем знакомстве с его родителями, и не стала особенно распространяться, понимая, что сейчас не место и не время для дорожных воспоминаний.
Родители Генриха — прелесть. Они расцеловали меня и иначе как «доченька» весь вечер не называли. Они нас уже ждали, готовились. Мать Генриха, Евгения Васильевна, испекла великолепный торт, а отец, Николай Леонтьевич,
В общем, знакомство состоялось. Не скрою, оно было очень приятным. Теперь по логике я должна была представить Генриха отцу. Я понимала, что Генрих на это надеялся, но по своей деликатности инициативы не проявлял. Мне же не хотелось форсировать события. Нет-нет, к Генриху я по-прежнему относилась тепло, была к нему привязана и не мыслила своей жизни без него. Просто в последнее время отец очень изменился — в глазах тоска, печаль. Домой приходил редко и на мои попытки завязать разговор отмалчивался. Он жил у Татьяны. Я чувствовала, что между ними происходит что-то неладное, но расспрашивать ее или отца не решалась.
Так что именно сейчас возникать перед отцом со своими проблемами было очень некстати.
Я откровенно призналась Генриху, что для нашего визита к отцу сейчас не самое лучшее время, не сложившиеся отношения с молодой женой повергли его в настоящую депрессию. Генрих все понял и сказал, что не нужно подгонять лошадей, пусть все идет своим чередом.
Побывав в гостях у родителей Генриха, мы отправились ко мне домой. Развалившись на диване, я начала подробную исповедь о своем житье-бытье в Штатах, стараясь не упустить ни одной детали. Когда дошла очередь рассказать об Игоре, предупредила Генриха, чтоб крепче держался за стул, так как сейчас будет самое интересное. И, не дав ему как следует осмыслить сказанное, спросила:
— Ты поверишь, если я скажу тебе, что Игорь жив?
— Какой Игорь? — Генрих явно не понимал, о ком речь.
— Да тот самый Игорь, который учился у тебя и был убит в парке.
— Как же он может быть жив, если ты сама говоришь, что он был убит в парке?
— В том-то и дело, дорогой мой, что все это было инсценировкой, понимаешь? — торжественно объявила я и стала подробно воспроизводить все события, связанные с появлением Игоря в ресторане и его дальнейшими действиями по втягиванию меня в их фирму.
Генрих долго не мог прийти в себя от услышанного. А когда я передала в подробностях разговор с шефом фирмы, Генрих задумчиво изрек:
— Если все это действительно так, как ты мне рассказала, то дело серьезней, чем ты представляешь. Надо посоветоваться с нашими специалистами.
Мы решили, что я все изложу на бумаге и Генрих передаст письмо генералу, который и решит, как мне поступать дальше.
Было уже за полночь, а мы все не могли наговориться. Вдруг позвонили в дверь. «Кого это несет в такой час?» — удивилась я, поднимаясь с дивана, чтобы открыть дверь.
— Подожди, я сам, — опередил меня Генрих.
Это был отец. Он стремительно вошел, на ходу сбрасывая пальто и шапку.
— Кто это? — строго спросил он, кивнув в сторону идущего следом за ним Генриха.
— Ты забыл поздороваться, папа, — ответила я. — Это Генрих, о котором я тебе говорила.
— Ах да, — смутился отец. — Простите, ради Бога, совсем потерял голову, как мальчишка. — Он был бледен, и рука его, я заметила, слегка дрожала, когда он протянул ее Генриху. — Случилось самое невероятное, — продолжал он, присаживаясь к столу. Я поняла, что действительно произошло из ряда вон выходящее событие, если оно так взволновало отца и если он, сдержанный по натуре, даже при постороннем человеке хочет высказаться. — Я убедился, что Татьяна мне изменяет.
— И как же ты в этом убедился? — вырвалось у меня. — Может, это навет, злые языки. У тебя что — есть свидетели?
Отец горько усмехнулся:
— В том-то и дело, что я сам свидетель. Они шли по улице обнявшись, никого не стесняясь, останавливаясь в затемненных местах, и целовались.
Отец объяснил, что должен был выехать на несколько дней в командировку, но когда пришел с чемоданом на работу, откуда отходил служебный автобус, узнал, что поездку отложили, и он возвратился домой. По дороге и увидел эту парочку.
Татьяна явилась только утром. Но самое страшное — отец вдруг вспомнил — человек, который был с ней и приходил к нему на рандеву, оставив крупную сумму денег, не кто иной, как преступник Жухов, бежавший из мест заключения. И когда отец сказал об этом Татьяне, та не только не пришла в ужас от содеянного, не повинилась а, наоборот, призналась, что любит его, и предупредила, что, в случае если отец выдаст Жухова, она не останется в долгу и сумеет отомстить.
Вот такая грустная история.
— Зачем же ты взял эти деньги? — спросила я.
— Да не брал я их. Пришел этот хлюст и предложил мне оказать определенные услуги за крупную сумму. Я обещал подумать. Мне надо было выяснить, что это за человек пришел с подачи Татьяны, кого он представляет и что от меня хочет. От денег я отказался. Думал, что он забрал свой саквояж, когда уходил. Оказалось, деньги припрятала Татьяна. Она призналась мне потом. Сегодня я убедил ее пойти и сдать деньги в милицию. Она обещала сделать это только в том случае, если я забуду о Жухове.
— Что же ты решил? — спросила я у отца.
— Жухов, конечно же, скрылся, но сказать о нем я должен. С Татьяной у меня все кончено. Пусть поступает, как хочет.
— Может, мне вмешаться и доложить о случившемся своему начальству? — предложил Генрих.
— Нет, зачем же, — отказался отец. — Ты же знаешь, мое положение, мои связи… Короче, у меня есть возможности активизировать поиск бандита. Ну, а бывшая жена пусть сама за себя отвечает и за свои поступки отчитывается.
До утра оставался какой-то час-полтора, и, немного подремав, мы с Генрихом отправились в школу, а отец — к себе, в ЦК.