Безумие
Шрифт:
— Тань, это фигня какая-то. Вот так, без подготовки, я ж там ничего не сделаю! Там уже все дороги перекрыты — это я тебе как специалист говорю. Без поддержки военных я, если и выеду из Махачкалы, все равно никуда не пробьюсь — это ж тебе не 95-й год! А по телефону в студию я могу и из Москвы позвонить. Зачем куда-то лететь? Ты ж не маленькая, знаешь, как это делается — титр: «наш корреспондент из зоны боевых действий по телефону». Звучок немного засрать — и порядок.
— Кирилл, ты журналист или кто? Придумай что-нибудь. Ну, «работай по той стороне».
—
Так, думаю, что ж делать-то? Это только им так кажется. Прилетел — и на фронт. Женька, между прочим, каждую свою командировку неделю готовит. И это при том, что на его «точках» у него знакомых — вдоль и поперек.
Ладно. Отношения у меня с Дагестаном — они думают. Года два-три назад делал я выпуск программы «С глазу на глаз». По проблемам ислама. Зазывал в студию Надира Хачилаева. Это он теперь в горах сидит, а тогда в Госдуме сидел. Серьезный дядя. Уламывал его недели две. Они меня раз десять на переговоры приглашали — что да как, да давай уточним. И все в ресторанах. С ним и с джигитами его московскими. В результате нормально получилось.
Так, где у меня их телефоны? Хоть бы Абдул был сейчас в Москве. Вот.
— Абдул?
— Кыра? Задарова, баратан! Как дила?
— Нормально, братан. Слушай, что за дела у вас там?
— А я откуда знаю!
— Слушай, Абдул-братан, тут такое дело… У меня командировка сегодня в Махачкалу, а я там, сам понимаешь, без поддержки ни туда ни сюда.
Пауза.
— Сылушай, пазвани через час, да?
Ладно, думаю, хорошо, что дозвонился, хорошо, что сразу не послали. Так, надо быстро собрать вещи. «Тревожного чемоданчика» нет — зажрался, начальник, расслабился. А тебе вот Собакина поддых.
По дороге в Останкино звоню своему джигиту. Только бы трубку снял!
— Алле! Абдул?
— Я, баратуха.
— Абдул, как мои дела?
— Тибя будут встеречать.
— А кто?
— Аны самы падайдут.
— А с Надиром встреча будет?
— Висе вапросы там, баратуха, бывай.
Так. Отлично. Еду с двумя зелеными ребятками и аппаратурой на двадцать пять тыщ баксов плюс нал. Неизвестно куда. Неизвестно к кому. И, честно говоря, неизвестно зачем. Зато точно известно, что и мы, и наше имущество будем представлять интерес для всех. Для ваххабитов. Для дагестанских ментов. Для мирных дагестанских крестьян. Российские военные, скажем так, тоже бывают разные. А в махачкалинском аэропорту нас кто-то встречает. Они нас будут прикрывать. Прикрывать?! Мама!!! Я же не давал присягу каналу «Один+»!!! Ох, удружили, работнички.
Батальон Каспийского парашютно-десантного полка прибыл в пыльный и жаркий Ботлих накануне поздно вечером. Собственно, не батальон даже, а только одна рота. Основные силы остались ночевать в селе Тлох, в трех часах хода от райцентра. Генерал-лейтенант Булгаков, неожиданно материализовавшийся из отпуска и возглавивший этот странный марш-бросок, распорядился оставить там всю гусеничную и колесную технику батальона и, соответственно, большую часть личного состава.
А передовая рота с ночи расположилась рядом с вертолетной площадкой на окраине Ботлиха. Вертолетная — это громко сказано. Просто относительно ровная полянка с примятой пожухлой травой вперемешку с пылью. А вокруг горы. Не привычные уже с 95-го года чеченские — густо поросшие «зеленкой», относительно плавных очертаний, а резкие, грязно-желтые — дагестанские. Правда, Чечню оттуда видно без бинокля. И трудно сказать, где именно среди этих горных цепочек кончается Дагестан, а где начинается Чечня. А они и не думали об этом. А еще они не думали о том, что редкая дагестанская «зеленка», свидетельствующая о близости Чечни, очень скоро принесет им большую беду. Они и не должны были об этом думать.
— Слушай, а какого хрена мы сюда приперлись? — Лейтенант Костя Кравцов, месяца два назад получивший назначение в Каспийск после Рязанского десантного училища, в результате вчерашнего марш-броска по горам чувствовал себя матерым ветераном с грубым обветренным лицом. Ему даже чудилось, что ноют старые раны. На самом деле ныли отбитая задница и утомленный от неумения ездить на броне копчик.
— А че? — Палыч, просто прапорщик Палыч, вовсе не чувствовал себя матерым ветераном. У него было грубое обветренное лицо и ничего не болело. Он умел ездить на броне. И у него были старые раны.
— А то, что чего нам тут делать-то? Да еще кипеж такой подняли. Если куда и двигать нас, так это туда, ближе к Кадарской зоне. Там ваххабиты окопались. Еще в прошлом году по телику показывали.
— Умный, студент, да? — Палыч почему-то всех недавних курсантов называл студентами. Может быть, он считал, что так обиднее. — Вот приехал студент Кравцов из Рязани с криво нашитыми погонами и решил: туда — не туда. Ты пойди с Булгаковым строго поговори. Он тебе вставит. Туда.
— Почему с криво? Нормально пришиты. — Костя обиделся. И было за что. Искусством пришивать, подшивать и чистить то, что должно блестеть, в училище, мягко говоря, не пренебрегали. С погонами все было в порядке.
Несколько минут молчали. Костя с преувеличенным вниманием изучал пейзаж. Палыч равнодушно курил.
— А почему только мы здесь? Че от нас толку, если что? Чего весь батальон с техникой сзади остался? — Костя не смог долго оставаться наедине со стратегической загадкой.
— Учили тебя, студент, учили… Образование у тебя… Офицер… — Палыч неожиданно рассердился: — Чего не научили, что если ночью весь батальон с техникой по серпантинам попрется, то к утру половина будет по ущельям валяться. Никаким краном не вынешь… Не ссы, к обеду подтянутся. Они оттуда с утра вышли.
— Эй, глянь, Палыч, бегут кто-то!
— Вертолетчики. Чего бегут-то?
— Сюда бегут.
— Да вижу, что сюда.
— Смотри, Палыч, «уазик» какой-то!