Безумная Роща
Шрифт:
Сказал Келлаиш:
— Мне трудно представить такое существо.
Сказал Эмерхад:
— Взгляни на меня.
Сказал Келлаиш:
— Ты полагаешь себя совершеннее и выше человека? Чем же ты выше и совершеннее?
Сказал Эмерхад:
— Я обладаю способностями, которые отличают меня от человека так же, как человека способности его разума отличают от животных. И как человек не способен объяснить суть разума животному, так же и я — пока еще — не способен объяснить тебе суть этих способностей. Я могу лишь продемонстрировать тебе внешнее действие их, показать какое-нибудь чудо, сотворить что-нибудь необычное или ужасающее. Но главное — не само чудо, а то, что способно произвести его. Не кажется ли тебе, что и для животных многие действия человека — например, стрельба из лука — чудесны и необъяснимы? Но ведь дело не в руках, сжимающих
Сказал Келлаиш:
— Ты не кажешься мне кем-то, сильно отличающимся от человека. Ты и разговариваешь, и ведешь себя как человек.
Сказал Эмерхад:
— Я, как и мои собратья, ваны, с одинаковой легкостью способен говорить также с огнем, ветром и деревом. Где же я-подлинный — я, говорящий с тобой, я, говорящий с огнем, я, говорящий с ветром или я, говорящий с деревом? И не думаешь ли ты, что и с тобой, и с огнем, и с ветром, и с деревом я говорю одинаково?
Сказал Келлаиш:
— Если я для тебя то же, что для человека — животное, зачем ты пришел?
Сказал Эмерхад:
— Я желаю взять тебя с собой и помочь стать больше, чем ты есть. Я желаю, чтобы ты мог понимать этот мир полнее, чем понимаешь сейчас, и научился необходимым способам для этого понимания.
Сказал Келлаиш:
— В чем же состоит твое понимание? Если в том, что ты только что рассказал мне, то я не пойду с тобой, ибо мне не по нраву мир, где господствует один лишь закон: закон силы, и сильнейший пожирает слабого, а более нет ничего.
Сказал Эмерхад:
— Я показал тебе этот мир лишь чуточку иначе, чем ты привык видеть, а ты уже торопишься возвести услышанное в единственный закон Сущего. Но чтобы уничтожить твой страх, покажу я тебе Сущее с иной, противоположной стороны.
Знай, Келлаиш, что человек не ценнее животного, и ангел не ценнее муравья. Не в том различие их. Однако лишь глупец станет утверждать, что нет никакой иерархии среди населяющих Сущее. Одно из различий — сила, но это — не единственное различие. Есть и другое: я называю его способностью понимания.
Что это за способность и как определить ее? Это — способность признать за существами и другого, и собственного вида самостоятельную ценность, безотносительную к выгоде или вреду, которые эти существа могут доставить тебе. Это — умение ощутить себя на время кем-то иным, нежели ты есть. Это — способность к сопереживанию. Некоторые называют эту способностью «любовью», но «понимание» мне представляется куда лучшим словом. Насекомые и низшие животные ее лишены почти совершенно. У более развитых животных эта способность есть, хотя и в зачатке. Она бывает сильна, но она очень узка и почти всегда утилитарна. Разум и иные духовные органы человека уже достаточно развиты, чтобы он мог принимать в этот круг не только одних ближних своих, но и тех живых существ, которых видит впервые. Какие иные духовные органы, спросишь ты? Я отвечу: способность видеть в чем-либо красоту — один из них. Любишь ли ты себя и признаешь ли свою жизнь и свою душу великими ценностями? Без сомнения — да, и это — нечто, общее для всех живущих. Но, кроме себя, собака распространяет это чувство еще и на хозяина. Человек же способен полюбить не только другого человека и не только свое животное, но и дикого зверя, сказать «это — красиво» о скале, дереве, облаке. Однако понимание человека ограничено, ибо сопереживание его вызывается разумом и собственными эмоциями. Это не есть совершенное сопереживание. Но те, кто превосходят человека, умеют сопереживать совершенно. Ибо они способны полностью отождествить себя с тем, что видят. Для этого они принимают иную телесную форму, или же не меняют формы, но проникают своим естеством в то, что видят, и становятся этим, и воспринимают мир так, как воспринимает то, на чем они сосредотачивают свои усилия. Собака видит ценность лишь в хозяине, человек видит ценность в том, что близко ему, что выгодно ему и что кажется ему красивым, ангел или ван способны увидеть величайшую ценность даже и в муравье, которого ты ненароком раздавил.
Выслушав все это, оглянулся Келлаиш кругом и еще раз посмотрел на тела мертвых монахов. Сказал он:
— Красивые слова. Если ты способен разглядеть ценность даже в муравье — почему же в этих людях ты не нашел ее?
Сказал Эмерхад:
— Глупец! Я говорю о способностях, а не об
И Келлаиш ушел с ним в его замок, выстроенный Эмерхадом в Рассветных Землях, и учился там искусству волшебства у отца своего. Впрочем, недолгим было его учение — всего лишь через два года Эмерхад пал от руки своего брата. Замок Эмерхада вскоре рухнул, ибо Повелитель Символов, кое-где укрепив камни волшебством, впоследствии забыл утвердить их более надежно. А Келлаиш покинул развалины, унеся с собой единственный предмет, который он по праву считал своим — сверкающую сферу, называемую Зеркалом Судьбы.
ВЕЧЕРНЯЯ СКАЗКА
(история тринадцатая)
В некоем королевстве, в забытой деревушке на краю леса, жила маленькая девочка по имени Ирэна. Она очень любила сказки и не могла заснуть, если отец или мать не рассказывали ей на ночь какую-нибудь сказку или историю.
— Расскажи мне сказку, — попросила как-то раз Ирэна отца.
Спросил ее отец:
— Грустную рассказать тебе сказку, или веселую, или страшную?
Воскликнула Ирэна:
— Конечно же, страшную!
Так начал ее отец рассказ свой:
— Великие волшебники правят нашим миром. Власть их много выше, чем власть королей или герцогов, и короли и герцоги — малейшие из слуг их и последние из их подданных. Меж теми волшебниками ныне, слава Богам, царит мир, но не всегда было так. Давным-давно один черный колдун, повелевавший воронами, вздумал отнять у других волшебников их магическую силу. Но его соседи, также весьма искушенные в магии, узнали о его намерении и затеяли с ним войну. Долго длилась война, но был побежден черный колдун, и рассеялось его войско. А у этого колдуна был родственник, Эмерхад, который давным-давно поссорился с черным колдуном и поселился отдельно, во владениях Джордмонда-Законника. И когда началась война, он выступил против своего родича, и был убит им. Но когда Джордмонд-Законник вернулся в свои владения, слуги донесли ему, что в час смерти Эмерхада рухнул его замок, возведенный посредством волшебства, и странные создания вышли оттуда. Слуги называли этих существ Поедателями Слов.
— А почему их так называли? — Спросила Ирэна, завороженная рассказом.
— Потому что все слова, которые только есть на свете, служили им пищей, — ответил отец. — Они охотились за людьми и поедали их память. Люди забывали, как называются самые простые вещи, забывали даже, как зовут их самих. Узнав об этом, Джордмонд-Законник стал разыскивать Поедателей Слов и ловить их в волшебные сети. Он поймал многих, но некоторым удалось улизнуть от него. Они отыскали большой темный лес и поселись в его чаще. С тех пор всякий, входивший в этот лес, забывал обо всем на свете и блуждал по чащобе до тех пор, пока не умирал с голоду. Там, где он шел, могла расти дикая яблоня или груша, но он проходил мимо, потому что не помнил ни названий этих деревьев, ни для чего они предназначались. Он голодал, но не понимал, что голодает и мог умереть от истощения посреди малинника или грибной поляны. А Поедатели Слов таились в чаще и радовались тому, что они сотворили с этим человеком.
Поскольку отец замолчал, Ирэна спросила:
— А дальше?
— С тех пор, — сказал отец, — Поедатели Слов так и живут в этом лесу. Они подкарауливают любопытных детей и неосторожных взрослых, набрасываются на них и отнимают у них память. Невозможно бороться с ними посредством оружия, потому что они невидимы. Они духи, и все слова, дорогие каждому человеку: «мать», «дом», «любовь», «ребенок», «солнце», «ремесло» — для них лишь сладкая пища.
Отец снова замолчал.
— И это все? — Спросила Ирэна.