Безумнее всяких фанфиков
Шрифт:
Сэм так вытаращила глаза, что они чуть у нее из головы не выкатились.
– Чего-чего?
– Я ей сказала, что этого быть не может, потому что я бы уж точно знала, будь у тебя парень, – продолжала Кэнди. – Но мадам Буффон стояла на своем. Она не смогла назвать мне ни имя, ни возраст, но описала его очень подробно. Он жутко на тебя похож, прямо родственная душа! Слушает ту же музыку, тоже любит всякое из мусора мастерить, даже смотрит тот же дурацкий сериал, который ты так обожаешь. Знаю, ты не любишь со мной такое обсуждать, но если у тебя есть парень или тебе просто кто-нибудь нравится, рядом с ним неплохо бы покрасивее выглядеть.
Сэм махала руками как могла, пытаясь
– Серьезно, мам? – спросила она. – Я тебе триста раз говорила, что нет в моей жизни никаких парней. Какой-то мадам Буффон ты веришь, а мне – нет?
– Она провидица с мировым именем, между прочим, – сказала Кэнди. – Ну почему тебе так трудно говорить со мной о мальчиках? В твоем возрасте встречаться с парнями совершенно нормально. Я пытаюсь тебя поддержать, а ты каждый раз психуешь, стоит только мне заговорить об этом. Ты лесбиянка, что ли?
– Да не лесбиянка я!
– Тогда чего ты так стыдишься, Саманта? – спросила Кэнди.
Сэм примолкла. Она прекрасно знала, почему эта тема для нее так болезненна, но пока не была готова поговорить об этом с матерью. Кэнди просто не способна понять такое.
– Ничего я не стыжусь, – сказала Сэм. – Просто сейчас мне не до парней. Прояви немного уважения, пожалуйста.
Кэнди обреченно вскинула руки, признавая поражение, и сложила одежду обратно в пакет.
– Да не в неуважении дело, скорее уж в нетерпении, – сказала она. – Отнесу завтра обратно в магазин. И лучше пойду отсюда поскорее, пока у меня не началась мигрень от всех этих свечей.
Кэнди вышла из комнаты Сэм в расстроенных чувствах. Медиум так точно описала все остальное, как же она могла ошибиться в этом?
Однако, если бы Кэнди знала свою дочь так же хорошо, как Сэм знала свою мать, она бы поняла, что та не говорит всей правды. Медиум вовсе не ошиблась – в жизни Сэм действительно был парень, которого та скрывала, но это был не бойфренд, как бы Кэнди ни надеялась на это. Парнем в жизни ее дочери и была ее дочь.
Не так уж во многом в этой жизни Сэм Гибсон была уверена на все сто, но она знала всем сердцем, телом и душой, что он – трансгендер.
В детстве Сэм не задумывался о том, почему ненавидит носить платья, неохотно позволяет матери надевать ему банты или с куда большим удовольствием играет с соседскими мальчишками, чем с девчонками. Слова «ты же девочка» и «юная леди» его раздражали, но скорее потому, что за ними всегда следовали указания, как правильно сидеть или как себя вести. Сэм долго не понимал, что все это были намеки от его истинной личности.
От других девочек Сэм отличался всегда, но только классе в третьем его самоощущение «не так, как у других» переросло в «не так, как надо». Впервые в жизни он и его одноклассники перестали быть просто учениками – они разделились на юных мужчин и женщин. И это разделение влекло за собой целый набор новых правил, ожиданий и ограничений, которых Сэм раньше не знал. Ему было от них некомфортно, но он не понимал почему. Сэм знал, что он девочка – это было очевидно – так почему же он не чувствовал себя девочкой? Почему в душе ему казалось, что он мальчик? Почему так хотелось, чтобы и относились к нему как к мальчику?
Это было странно, обидно и несправедливо одновременно, и со временем становилось только хуже.
Все детство Сэма преследовали вопросы, ответов на которые он не знал. Что он такое? Ошибка природы? В нем что-то сломалось? Бог что-то перепутал, когда его создавал? Или за что-то наказал? Вместе с другом Джоуи Сэм ходил в воскресную школу, чтобы научиться молиться и попросить бога его исправить. Каждую ночь Сэм молился о том, чтобы наутро проснуться в правильном теле, но всё тщетно.
В шестом классе начало переходного возраста ощущалось не как естественное развитие, а скорее как насильственный захват. Тело Сэма не столько росло, сколько предавало его. С каждым днем он все больше походил на то, чем не должен был быть. И сколько образовательных фильмов на эту тему ни посмотри, мысль о том, чтобы стать в конце концов женщиной, казалась Сэму чужеродной и невозможной – как если бы гусеница вместо бабочки превратилась в паука.
Сэм надеялся, что, если не обращать на перемены внимания, его тело, возможно, их отвергнет или обратит вспять. Он не стал носить лифчик, а вместо этого обмотал себе грудь эластичным бинтом так, что она казалась плоской. Чем больше она росла, тем туже он ее затягивал – порой от бинта на коже оставались кровоподтеки. В итоге он купил себе спортивный лифчик с тем же свойством, но Сэму это почему-то показалось поражением – он проигрывал в войне с собственным телом.
Сэму и самому было очень трудно понять себя – он не ждал, что еще хоть кто-нибудь сможет. Сэм боялся, что, если его друзья и мама узнают правду, они станут относиться к нему как к монстру Франкенштейна. Поэтому он закрылся ото всех, не позволяя людям узнать его слишком близко и не позволяя самому себе проболтаться. Сэм полагал, что только так он сможет защититься, но, к сожалению, это затянуло его в пучину одиночества. Даже в кругу друзей Сэму казалось, что он совсем один.
Только в средней школе Сэм узнал слово «трансгендер». Впрочем, когда-то до того он уже читал это слово пару раз, но только услышав его, почему-то в полной мере осознал его смысл. Как-то поздним вечером он смотрел телевизор, переключал каналы и наткнулся на показ старого ток-шоу. Заголовок гласил: «Трансгендер в Америке», а ведущий задавал вопросы трем трансам – двум женщинам и мужчине. Сэм смотрел передачу затаив дыхание. Гости-трансгендеры говорили о том, как нелегко взрослеть в теле противоположного пола, как тяжело жить в мире, где их не понимают, и какое удивительное чувство свободы им подарил трансгендерный переход.
И словно туман рассеялся у Сэма перед глазами – он наконец-то понял, кто он такой. Сэм просто не мог оказаться ошибкой природы или бога, и уж точно не был чудовищем – ведь во всем мире были миллионы людей, подобных ему. Сэму даже стало неловко, что он не додумался раньше, но слово «трансгендер» нечасто звучало на улицах Даунерс-Гроув.
К старшей школе Сэм перестал терзаться вопросами о том, кто он. Теперь его заботило другое: «Что мне делать?», «Сколько стадий есть в переходе?», «Сколько из них я хочу пройти?», «Стоит ли рассказать друзьям и семье?», «Примут ли они меня таким?» и «Смогу ли я жить дальше, если нет?»
Информация и разговоры с людьми в Интернете помогли Сэму, но многие советовали ему найти психолога, с которым можно будет обсудить всё лично. Он устроился на летнюю подработку не только затем, чтобы оплатить свою долю поездки (и взять с собой в колледж хоть немного денег), но и чтобы пойти к психотерапевту. Он записался на прием к доктору Юджину Шерману, до офиса которого от «Yolo» можно было дойти пешком.
Психолог оказался старше, чем ожидал Сэм. Волос в ушах у него было больше, чем на голове, он избегал смотреть своей секретарше в глаза, а в приемной на стене висела фотография с ним в компании Джорджа Буша. Да, тревожных звоночков было немало, но Сэм был так рад возможности хоть с кем-то поговорить, что не обращал на них внимания.