Безымяныш. Земля
Шрифт:
Всего же таких кулаков и казарм на внешней стороне красного треугольника Великого Дома Эр-Драм имелось аж девять штук, как и ворот в стене, если не считать угловые калитки. Возле одних, соответственно тоже центральных, и находился наш длинный барак. Тут же рядом имелись: столовая, прачечная, командирский дом, штаб кулака, кузня, госпиталь, склад-оружейная и ещё несколько прочих хозяйственных построек, про назначение которых Матвей не успел нам пока рассказать. Целый маленький городок, обнесённый дощатым забором.
В нашем отряде, получившим с подачи Матвея гордое имя: «Идущие», было ровно три десятка воинов-охотников, если не считать командира. Пятнадцать нас-предзов и столько же местных
Как назвал это Матвей — архейская лестница воина. В полисе каждый мальчик-пустышка с раннего детства мечтает о том, что его отберут в безымянные. В муравьиных бригадах, не говоря уже о всех прочих работах на лоскуте, безопаснее, чем ходить собирателем или добытчиком, но первое — твоя вечная доля, а второе — шанс попасть в вольные. Либо, как бабы, батрачишь до старости, либо пять лет в безымянных — и ты уже можешь повелевать своей судьбой сам. Хочешь, трудись дальше за справедливую плату на полис, копи деньги на выкуп родных, троерост, отмер, дом получше. Хочешь, переходи на Порог, когда тот появится, и двигайся дальше, если считаешь, что на другом лоскуте тебе больше понравится.
Кстати, последнее выбирает большинство отслуживших свой срок безымянных. Внутренний город и так полон вольных, живущих там семьями многие поколения, а продолжать ходить за добычей в походы желают не все. Да и доля, что лорды Арха забирают себе даже с вольных, считается высокой. Мол, в других полисах можно тем же самым заниматься с куда большим прибытком. Вот и бегут ветераны. Только Лордам на это плевать. Чего-чего, а народу в Великом Архе с избытком. Пустота плодится, как кролики. Им за каждого, дожившего до семи оборотов мальца, выдаётся изумрудная марка — огромные деньги с точки зрения бедноты.
А на самом же деле совсем небольшие. Матвей, пока ехали, объяснил, как примерно переводить для себя благородный цвет на наши предземские деньги. Изумрудная марка, она же зелёная, зелень, зелёнка — это где-то десяток серебряных. Сапфировая марка, она же ледяная, льдинка, ледянка и синька — примерно один золотой. Ну и кровь, как в народе зовут самую дорогую монету, она же кровавая или красная марка, и рубиновая, если по-правильному — тянет аж на десяток золотых.
Но то всё сейчас для нас так — чтобы знать чисто. В руках кровь подержать, как и льдинку или даже зелёнку в ближайшее время едва ли получится. Наше жалование — пятьдесят агатовых грошей в месяц, коих даже на изумрудную марку нужно в два раза больше. За чернуху, как называют эти мелкие тёмные, словно измазанные сажей монетки, что-то путное купить невозможно. В ходу гроши только во внешнем городе. Впрочем, тратить те крохи не обязательно. Кормят нас, как и поят, за так. Одежда, оружие, крыша над головой — всё казённое.
По утру, вторым днём, после завтрака, как раз ходили на склад — подбирать себе инструмент по руке и способностям. Топоры, луки, копья, ножи, арбалеты — этого добра здесь в достатке. Себе взял копьё с длинным широким навершием — копья, как первое против любого зверя оружие, здесь положены всем — небольшой топорик, какой удобно метнуть, нож и лук. У меня теперь, как и у каждого прочего безымянного, есть своя собственная ниша с номерком в общей стойке отряда. Число «девять» же, как и маленькая буковка «и», означающая «Идущие», нарисовано несмываемой краской на всём, что я выбрал. Потеряешь в походе оружие — его стоимость вычтут из жалования. Сломать можно, но испорченное, будь добр, принеси с собой в полис.
В общем, правил тут много, но постепенно запомню их все. Как и клички своих новых товарищей по отряду. Матвей не шутил — безымянные из местных, коих пятеро отслужили уже по три года, с большим рвением подошли к делу выбора наших новых «имён». Каждому из нас пришлось вкратце рассказать о себе и озвучить ту кличку, что сам себе выбрал. Если «старикам» она нравилась, и народ считал её подходящей, кличку оставляли. Если нет, как в случае с земградским богачом, на удачу назвавшимся «Любимцем судьбы», то давали другую, выбирая её всей толпой.
Так земградец, владевший в столице империи крупным доходным домом, вместо Любимца судьбы стал Домовым. Его жена, в силу подогнанного под предземский потолок троероста, оставленная в добытчиках, в отличие от второй ехавшей с нами бабы, которую перевели в собиратели, вместо Послушницы — уж не ведаю отчего она так назвалась — сделалась Домовихой. А трактирщик Кузьма, пожелавший так и зваться Трактирщиком, стал по воле стариков просто Чудиком.
Эта кличка родилась в силу непонятого народом желания Кузи остаться добытчиком, имея всего по десятку долей в каждой ветви и совершенно не умея, что драться, что обращаться с оружием. Как сказал Глист — высокий худой безымянный из опытных местных: «Прикончить себя можно проще.»
Вот двое из наших, которых Матвей точно так же счёл слабыми для работы добытчиками, возможностью перейти в собиратели воспользовались, не задумываясь. С небольшими долями лезть в бой смысла нет. Набрать их здесь сложно. На месячное жалование, если не тратить из него ни гроша на что-либо другое, можно купить только пару бобов. То есть, за пять оборотов службы, без учёта наградных, с которыми не угадаешь, можно поднять троерост всего-то на сотню с хвостом.
Цель такая себе, но пустышки, попавшие в школу, выходят из неё лишь с тремя десятками долей на каждую ветвь — это нижняя планка того, что сочли Лорды годным для службы. Эти копят те крохи, что им платит знать, и тратят как раз в основном на бобы. Но то местные, они, в отличие от Кузьмы-Чудика драться умеют, и рвутся в добытчики, как раз за удвоенным жалованием. Собирателю в месяц на один боб лишь хватит тех грошей, что им выдают. Глупый предз же, полезший на Землю с плохим троеростом, в понимании Глиста и других стариков, должен думать не о возвышении, а о сохранении жизни. Местные, как я успел заметить, и вообще, очень плохо относятся к предзам, что вступили на Путь, не имея хороших долей.
Правда, это работает и в обратную сторону. Тех из нас, кто поднял троерост в прошлом поясе к заветным трём сотням по ветви, местные уважают премного. Ни ко мне, ни к Сепану, ни к Лиму по поводу наших самостоятельно выбранных кличек у стариков не возникло вопросов. Так теперь и зовёмся: Метла, Кожемяка и Смертик.
На удивление, Сёпа не стал возмущаться, когда один крепкий мужик из отряда, рассказавший про себя вперёд нас, попросил его кликать Охотником. Тот полвека в походы ходил и бил самого разного зверя, премного наторев в ремесле. Дядька сильный и опытный, хоть и без дара. Ему кличка подходит, но… Наверное, Сёпа хитрил, делая вид, что придуманная Лимом «Метла» ему не по нраву.
Ну, а в целом же, в нашем отряде кого теперь только нет. Рыбак, Конюх, Шило, Ловкач, Жук, Косой, Бык… Всех сложно запомнить. Рыжий Эф — просто Рыжий отныне. Молчун с чёлкой и с дырой в ухе — точно так же Молчун. Это Сёпа язык подложил, когда старики не приняли выбранное самим дядькой — Низверженный. Уж для шутки дурацкой назвался тот так, или просто дурак, я не знаю, но Сепан, на мой взгляд, точно спас шутника от совсем уж поганого прозвища. Местные, хоть и сильно уступают нам в троеросте, а ребята суровые. Спуску никому не дадут.