Беззвездное море
Шрифт:
Даже духи ее в точности отвечают ее костюму, грубоватая смесь, странным образом отдающая сырой землей и сахаром одновременно.
С минуту они танцуют, молча и нельзя сказать, что неуклюже, стоило Закери вспомнить, как вести даму и следовать ритму (какой-то джазовый стандарт, но названия никак не вспомнить), а потом он решает, что, наверное, должен что-то сказать, и, порывшись в памяти, останавливается на первом, что пришло ему в голову, когда он раньше ее увидел.
– Ваш костюм Макса несравненно лучше, чем мой костюм Макса, – говорит он. – Я
Женщина улыбается той всезнающей почти ухмылкой, которая ассоциируется у него со звездами старого кино.
– Вы не поверите, сколько народу спрашивало меня, кто бы это мог быть, – отвечает она с отчетливой ноткой разочарования.
– Им следует больше читать, – подхватывает ей в тон Закери.
– Вы ведь тоже в маске, не так ли? – понизив голос, спрашивает она.
– Более или менее, – отвечает Закери.
Король чудовищ, который, не исключено, в парике, ему улыбается. На сей раз настоящей улыбкой.
– Более, полагаю, – говорит она, внимательно на него посмотрев. – Что вас привело сюда нынче вечером, помимо любви к коктейлям и литературе? У меня создалось впечатление, что вы кого-то ищете.
– Что-то вроде того, – признает Закери. Надо же, он почти что об этом забыл. – Но не думаю, что те, кого я ищу, здесь.
Тут он разворачивает ее в танце, в основном для того, чтобы избежать столкновения, но платье ее взвивается столь эффектно, что несколько человек поблизости останавливаются ими полюбоваться.
– Как глупо с их стороны, – говорит женщина. – Они лишили себя чудесного бала и славной компании.
– А потом я еще искал кошку, – добавляет Закери. На это женщина улыбается еще шире.
– О, я видела Матильду в самом начале вечера, но кто знает, куда она направлялась! С кошками дело такое, порой разумней позволить кошке найти тебя. – И, помолчав, мечтательным шепотом прибавляет: – Разве это не замечательно, быть гостиничной кошкой? Я желала бы этого для всех.
– А что привело сюда вас? – спрашивает ее Закери.
Мелодия танца меняется, он чуть было не сбивается с ритма, но, к счастью, подстраивается, ухитрившись не отдавить ногу партнерше.
Но прежде, чем она успевает ответить, что-то, происшедшее за плечом Закери, привлекает ее внимание. Она вся замирает, он это скорей чувствует, чем видит, и думает про нее, что вот, наверное, человек, который отлично носит какие угодно маски. – Простите, я должна отлучиться, – произносит она и кладет руку на лацкан Закери.
Кто-то сбоку щелкает фотоаппаратом. Женщина отступает на шаг, чтобы уйти, но потом останавливается и склоняется перед ним в поклоне, похожем на реверанс, что выглядит одновременно и чинно, и неуместно, в особенности потому, что в короне ведь она, а не он. Но Закери отвечает ей тем же, очень стараясь соответствовать, и когда она исчезает в толпе, кто-то поблизости аплодирует, как будто они устроили представление.
Подходит фотограф, спрашивает их имена. Закери на это просит, чтобы их просто назвали гостями, если фотографии будут где-то помещены, и фотограф нехотя соглашается.
Закери снова бродит по лобби, теперь уже медленней, поскольку толпа стала гуще. Его гнетет разочарование. Он смотрит на украшения, нет ли среди них пчелки, ключа и меча. Он ждет знака. Может быть, стоило самому надеть что-то подобное, или нарисовать на руке, или вложить в нагрудный карман платок-паше с узором из пчел. Странно, как он вообще смел надеяться, что сумеет опознать незнакомца в комнате, где незнакомцев не счесть.
Закери ищет глазами кого-нибудь, с кем он уже говорил, может, удастся ненароком эдак спросить, о чем спросить, он уж и сам не знает. Женщины-Макса в толпе нет. Он подходит к плотно сгрудившейся группе (там кто-то в эффектной зеленой пижаме держит розу под стеклянным колоколом), ступает за колонну, держась поближе к стене, чтобы их обойти, и в этот момент его хватают за руку и втаскивают в дверной проем.
Дверь закрывается, приглушив голоса, отрезав свет.
В темноте кто-то есть, рука, втащившая Закери, его отпустила, но этот кто-то стоит совсем близко. Кажется, выше ростом, чем он. Тихонько дышит. Пахнет лимоном, кожей и еще непонятно чем, на вкус Закери, необыкновенно приятным.
Затем в ухе шепот:
– Когда-то, давным-давно, Время влюбилось в Судьбу.
Голос мужской. Глубокий, но интонация легкая, в манере опытного рассказчика. Закери замирает, весь внимание. Прислушивается.
– Что, как вы можете догадаться, вызвало массу проблем, – продолжает рассказчик. – Этот роман нарушил течение времени. Нити судьбы запутались в узелки.
Рука, лежащая у него на спине, легонько подталкивает его вперед, Закери неуверенно делает шаг в темноту, потом другой. Рассказчик продолжает свою речь, голос его теперь так внятен, что заполняет собой все пространство.
– Звезды наблюдали с небес в беспокойстве, что будет дальше. Что станется с днями и ночами, если Времени предстоит страдать из-за разбитого сердца? Какие катастрофы случатся, если та же судьба ждет самое Судьбу?
Они продолжают идти в темноте.
– Звезды договорились между собой и разделили влюбленных. Некоторое время на небесах легче дышалось. Время текло, как ему свойственно течь, ну, может быть, самую чуточку медленней. Судьба перевивала тропки, которым суждено было перевиться, хотя, пожалуй, то тут, то там веревочка оказывалась непрочной.
Поворот, и Закери ведут сквозь тьму в другом направлении. В наступившем молчании глухо, отдаленно слышится звучание джаза.
– Но в конце концов, – продолжает рассказчик, – Судьба и Время снова нашли друг друга.
Рука на плече Закери твердо останавливает его на ходу. Рассказчик придвигается ближе.
– Звезды в небесах вздохнули, замерцали, заволновались. Стали спрашивать совета у Луны. Луна, в свой черед, поручила совиному вечу разобраться, какие действия предпринять.
Где-то в темноте раздается тяжелый звук бьющихся крыльев, тревожа воздух близ них.