"Библиотечка военных приключений-3". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
– Подождите–подождите! – воскликнул Пронин. –Мы же с вами встречались…
И ему вспомнился голодный Питер, лесные сугробы, темные шахты, и… Пронин узнал незнакомца.
– Конечно, мы с вами встречались, – уверенно повторил Пронин. – В девятнадцатом году вы были лейтенантом, но за это время, вероятно, повысились в чине… Не правда ли, капитан Роджерс?
– Майор Роджерс, – холодно поправил незнакомец.
– Ну, тем лучше… – обрадованно сказал Пронин. – Значит, мы с вами в одном звании, и я рад встретиться с вами, майор Роджерс.
Роджерс промолчал, взглянул на графин с водой, стоящий
– Надеюсь, вы не захотите подражать Бурцеву? – спросил Пронин.
– Нет, я солдат, – жестко сказал Роджерс. – Я просто хочу пить.
– Одну минуту.
Пронин перегнулся через подоконник, вылил воду на землю, с пустым графином подошел к начальнику школы и попросил: – Пошлите, пожалуйста, кого–нибудь к колодцу за свежей водой.
Начальник школы с недоумением посмотрел на Пронина и неуверенно протянул кому–то графин.
– Сходите…
– Вероятно, в своей разведке вы лучший специалист по русским делам? – обратился Пронин к Роджерсу.
– Да, я разбираюсь в них, – согласился Роджерс.
– Вы хорошо знаете Россию, – сказал Пронин.
– Да, я знаю ее, – согласился Роджерс.
– А что такое «ипостась», вы знаете? – спросил Пронин.
– Нет, – сказал Роджерс. – А что такое «ипостась»?
– А это – несколько лиц одного бога в православной терминологии, – объяснил Пронин. – Вот вы являлись мне в разных ипостасях. Учителем из псковской деревни, красноармейцем с заставы, собирателем сказок, водопроводчиком и туристом, садовником и похитителем документов… Помните?
– Помню, – сказал Роджерс.
– Вы жадный человек, майор, – продолжал Пронин. – У нас, русских, есть хорошая поговорка о погоне за двумя зайцами. Документ ваш ничего не стоит. Самолет вам похитить не удалось. И, наконец…
Посланный вернулся и подал начальнику школы графин с водой.
Пронин налил в стакан воды и подал стакан Роджерсу.
– Прошу вас, майор. Вы хотели пить.
– Глупые шутки, – сказал Роджерс. – Вы можете меня расстрелять, но воды этой я не выпью.
– Боитесь попасть в яму, которую рыли другому? – спросил Пронин. – Как хотите. У нас принято прежде всего потчевать гостей. Но ежели вы отказываетесь, я сам утолю жажду. – И Пронин взял стакан, поднес к губам и с наслаждением, по глоткам, принялся медленно пить воду. Роджерс тупо глядел на Пронина…
– Что вы делаете! – крикнул Виктор. – Иван Николаевич!..
– Не волнуйся, – сказал Пронин, отставляя пустой стакан. – Неужели ты думаешь, я чувствовал бы себя спокойно, если бы знал, что где–то в нашей стране находится какой–то незнакомец с холерной вакциной. Во второй мой приезд в совхоз я сумел изъять ампулы с вакциной и заменить их ампулами, наполненными
Голубой ангел
1. ГРУСТНАЯ ПЕСЕНКА
Из поездки в Армению я привез, помимо записей и документов для книги об этой древней и красочной стране, несколько бутылок старого армянского коньяку. Одна из них предназначалась в подарок Ивану Николаевичу Пронину, и на другой же день по возвращении я позвонил к нему на квартиру. На звонок никто не отозвался, и это было естественно: телефон в квартире Пронина безмолвствовал по целым неделям. Работник органов государственной безопасности, Пронин, занятый расследованием трудных и сложных дел, иногда подолгу не бывал дома. На службу к нему звонить было бесполезно — по вполне понятным причинам об отсутствующем работнике получить там справку было нельзя, и я уже собирался отойти от телефона, как вдруг услышал знакомый голос. Увы, то был голос Виктора Железнова, воспитанника Пронина и его ближайшего помощника и сотрудника по работе.
— Ну? — услышал я его оклик.
Я назвал себя, но вместо приветствия опять услышал странный ответ.
— Подождите немного, — сказал Виктор. — У меня чуть молоко не ушло.
Он заставил меня ждать довольно долго. За это время я успел вспомнить рассказ Пронина о девочке, брошенной на одной из железнодорожных станций, встреча с которой помогла найти опаснейшего шпиона, и решил, что молоко это предвещает мне знакомство с историей еще более загадочной и романтической. Но, как всегда это бывает, объяснение Виктора оказалось гораздо проще: Иван Николаевич болен, сейчас он поправляется, навестить его можно, он будет очень рад…
Признаться, во время этого разговора я испытывал чувства, которые свойственно переживать людям при известии о неожиданной болезни близкого человека. С Прониным меня связывала только дружба, и при этом очень сдержанная дружба, потому что Пронин скуп на слова и несентиментален. Но у меня сразу защемило сердце, и, несмотря на слова Виктора о том, что никакая опасность Пронину не грозит, еще долго продолжала точить мысль о том, что я мог потерять этого человека.
Поэтому я был даже разочарован, очутившись в квартире Пронина. Все находилось на своих местах: и недопитый стакан с чаем на обеденном столе, и раскрытые окна в столовой, и легкий сквознячок, столь любимый Прониным, и книги в кабинете, небрежно втиснутые на полки, и знакомый ковер на стене, и, наконец, сам Пронин в белой полотняной рубашке, полулежащий на тахте.
Агаша, домашняя работница, похожая на выписанную из провинции старую тетку, по обыкновению встретила меня жалобами на Виктора, Виктор тут же вступил с ней в перебранку, Иван Николаевич их поддразнивал, и мне показалось, что двух месяцев, в течение которых я отсутствовал, точно не бывало.
— Не позволю я тебе больше куфарничать, — ворчала Агаша, выговаривая «ф» вместо «х». — Женись, тогда и хозяйничай!
Действительно, в комнатах попахивало горелым молоком, и, по всей видимости, Виктор был этому виновником.