Библиотечный детектив
Шрифт:
Тихонько, чтоб не потревожить маму, она стала будить Мишу. Это было нелегкое занятие: совы покидают объятия Морфея крайне неохотно.
– Миша, ну ты же сам просил тебя разбудить, – раздраженно шептала она, – я уже опаздываю.
Сыночек то открывал, то закрывал мутные глазки и, наконец, очухался.
– Мамуля, послушай, мне приснился потрясающий сон.
– Какой? – невнимательно спросила она, но присела на кровать: выслушать ребенка было святой материнской обязанностью.
– Значит, снилась мне школа, я в коридоре гоню с одного учителя, как всегда, ну ты знаешь (увы, и ах!, она знала). Вдруг мы оказываемся на берегу моря, а над нами летает огромный город. Этот учитель говорит мне: «Пойдем со мной», а я ему отвечаю: «Да!
Сынок умолкает, она смотрит на него с изумлением и страхом, лицо его сияет отраженным светом чудесного сна.
– А дальше, что было дальше?
– Дальше? Ничего особенного. Мы сели в летающую машину, полетели в город, там этот учитель пропал, а машину украл какой-то гном.
– Гном? Какой гном? – неосторожно восклицает она и прикусывает язык. – Ладно, я побежала.
– Мама, ты меня любишь? – вдруг спрашивает Миша, она возвращается, целует заспанную щеку и говорит тихонечко:
– Люблю, люблю, просто обожаю.
Интересно, что еще она может ответить?
В отделе царила гробовая тишина. Анна Эразмовна серой мышью прошмыгнула на свое место и только тогда осмелилась поднять виноватые глаза. О, счастье!, испепеляющий взор Ларисы Васильевны был устремлен не на нее, а на пустой стул Лидусика. Электрические искры уже проскакивали между столами, вот-вот блеснет молния и раздастся гром.
Дверь распахнулась, колокольчик зазвенел совсем не испуганно, а радостно, даже с каким-то вызовом. На пороге стояла Лидусик в кожаной юбке. Восхищенное «Ах!» вырвалось из уст, душ и сердец сотрудников. Атмосфера мгновенно разрядилась. Тем, кто никогда не работал в библиотеке, не понять восторга коллектива.
Женщины десятилетиями ходили в одном и том же, все наизусть знали наряды друг друга, каждая новая вещь становилась событием международного значения.
Лидусик, виляя тощеньким задом, несколько раз прошлась по отделу, изображая супермодель.
– Какая красота! – А как она на тебе сидит!
– Лидусик, просто нету слов! – восхищались дамочки.
– Да, это вам не седьмой километр! – гордо отвечала Лидусик. – Фирма, смотрите, из каких крупных кусков, а кожа какая – настоящая лайка.
– Хорошо, что не Белка и Стрелка, -меланхолично заметила Анна Эразмовна, погруженная в личные переживания.
Вдруг Лидусик преобразилась, ее чуть привядшее личико исказила гримаса гнева и обиды:
– Сколько можно, Анна Эразмовна! Вы меня уже достали своим юмором, сил никаких нет! И попрошу вас всех впредь меня Лидусиком не называть! Меня зовут Лидия Александровна!
Народ потрясенно смотрел на всегда спокойную и сдержанную Лидочку и не ведал, что сегодняшнее самоопределение – это первый шаг к тому, что произойдет через несколько месяцев.
Анна Эразмовна была в шоке.
Она жалобно заверила Лидию Александровну, что совсем не хотела ее обидеть, что это она автоматически, что у нее безумно болит голова, и она больше никогда не будет.
Голова действительно очень болела. Анна Эразмовна ненавидела принимать таблетки, но, чтобы заслужить прощение Лидии Александровны, она демонстративно выпила анальгин из отделовской аптечки и покинула родные пенаты.
Она пошла в Большой читальный зал, села за один из дальних столов и приступила к выполнению принятого вчера решения обдумать ситуацию основательно. Все вокруг этому благоприятствовало: читателей было совсем мало (нормальные люди все на пляже), зеленый цвет ламп успокаивал, венские стулья былых времен очень удобны. Она воздела очи горе, туда, где по обеим сторонам зала выстроились бюсты русских классиков, и спросила: «Что делать? Хоть раз в жизни я дождусь от вас ответа на этот вопрос?». Господа писатели бессмысленно таращили гипсовые глаза. «Понятно, опять я все сама», -вздохнула Анна Эразмовна.
Хотя, погодите, почему сама? А муж? А умный мент Василий Антонович? Что скажет насчет ее поведения муж, ей понятно, а вот что она должна сказать менту, ей непонятно. Она уверена, что Жора еще в мае собирался украсть бесценный фолиант; вынести его из переплетной – это даже не раз плюнуть. Он поделился преступными намерениями с любимой женщиной (ну, почему ей так хочется, чтобы с любимой?), она возмутилась, сказала, что молчать не будет, дальше все понятно. Увы, далеко не все понятно Анне Эразмовне. Вся эта схема довольно логична, но что же это за человек такой, который вместо того, чтобы отказаться от воровства, убивает так хладнокровно и так профессионально? Нож-то он взял из мастерской заранее. «И тебя пытался пристукнуть», – напомнила она себе. И еще один вопрос не давал ей покоя: какова во всем этом роль Константина Константиновича? Кто он -сообщник или несчастный старик, жестоко обманувшийся в собственном внуке? Почему он молчит? Почему обеспечил ему алиби? Может, он сам и подал идею украсть альдину? Нет, не может быть! Такой порядочный человек, такой мастер, фронтовик, воевал не где-нибудь, а в морской пехоте, а что ему пришлось пережить после войны!, и вообще, тот, кто всю жизнь проработал в библиотеке, не может даже подумать о том, чтобы украсть книгу. Или может? Ах, как не хочется разочаровываться в человеке!
Анна Эразмовна сокрушенно качала головой, на губах ее играла смутная, то ли грустная, то ли ироничная улыбка, которую муженек называл «национальной».
Ладно, допустим, она звонит следователю и лепечет, что ей кажется, нет, она уверена, и так далее. Приходят менты – книга в переплетной. Так, а если бы она была Жоркой? Она бы больше и носа не сунула в библиотеку, зачем?, дедушка сам принесет. Между прочим, сегодня второе июля, четверг, завтра пятница, библиотека для читателей закрыта, работники основного корпуса отдыхают, значит, никто из Музея о книге справляться не будет. А в субботу и воскресенье переплетная закрыта. У Жорки есть целых три дня, чтобы… Чтобы что? Ну, доставить заказчику. В том, что книгу «заказали», она не сомневается. Не в букин же он ее понесет. Хотя, какая разница, это не ее дело.
И Анна Эразмовна пошла делать то, что считала своим делом. Во дворе она остановилась. Идти или не идти в переплетную? Очень хотелось посмотреть, есть ли там книга, может, еще вчера унес? Нет, это совсем смешно, в смысле, подозрительно, как бы не спугнуть. Была еще одна причина, чтобы не идти, – ей было страшно.
Она поднялась в отдел и два часа просидела, не проронив ни слова. В любой другой день это вызвало бы удивление, но не сегодня: всем было понятно – переживает из-за инцидента с Лидочкой. «Я закрою отдел, никто не возражает?» – наконец заговорила великая немая и в ответ услышала топот ног убегающих сотрудников.
Без десяти пять наблюдательный пост на балконе был занят, в пять появилась сгорбленная фигура переплетчика. Руку его оттягивала большая полотняная торба.
Анна Эразмовна колобком покатилась по лестнице и затормозила только у ворот. Она осторожно выглянула на улицу: старик стоял совсем рядом. Поколебавшись, он повернул направо, к Библиотечному переулку. Она совсем уже собралась последовать за ним, как вдруг ее внимание привлек подросток, который, выскочив из-за дерева, стремительно перебегал улицу. «Ну, разве это дети? Еще чуть-чуть, и был бы под машиной», – наша героиня была большой любительницей повозмущаться. Долго предаваться этому занятию не довелось: она узнала нарушителя правил дорожного движения. Это был Андрей! Константин Константинович уже заворачивал в переулок, Андрей – за ним, она пристроилась третьей. Внимательному наблюдателю эта группа могла бы показаться странной: впереди шаркал дедка с тяжелой торбой, за ним – руки в брюки – еле сдерживал шаг внучек, последней семенила то ли бабка, то ли мышка.