Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 3
Шрифт:
А вокруг меня продолжалось все то же бесконечное утро.
Я не сразу понял тогда, почему мне было так важно, чтобы Андрей узнал о том, что со мной произошло. Чтобы вообще об этом стало известно.
Очевидно, все дело в том, что человеку страшна бесцельность. Можно переносить любые испытания и преодолевать любые трудности, но только, если все это имеет цель.
Кроме того, человеку очень важно самому выбирать свою судьбу. В известных случаях он может идти на заведомую гибель. Но так, чтобы это исходило
И я, по-видимому, тоже хотел быть господином того, что со мной случилось. Какая-то сила вырвала меня из обычной жизни людей. До тех пор пока об этом никто не знает, я остаюсь в положении человека, попавшего под трамвай. Но я не хотел быть жертвой слепой случайности. Мне нужно было, чтобы люди знали о том, что со мной
произошло, чтобы я с ними переписывался, чтобы я как-то овладел положением. Тогда все дальнейшее приобрело бы смысл. Даже моя смерть - если это ускоренное существование в конце концов меня убьет…
За этими размышлениями у меня прошел остаток того срока, который я дал Андрею Мохаву, чтобы ответить на мою записку.
Честно говоря, я ожидал всего, но только не того, что он написал мне на том же листе ватмана.
Андрей склонился над столом с карандашом в руке, а Валя, полуобернувшись, стояла у двери. У нее была такая поза, будто ее что-то испугало.
Я перелез через подоконник и под своей запиской увидел две неровных строчки:
«Василий Петрович, оставь свои фокусы. Объявись. А то все-таки несолидно. Мешаешь рабо…»
Он как раз заканчивал последнюю фразу.
Помню, что это меня ужасно раздосадовало. Фокусы! Несолидно! Все, что я пережил и перевидел за это утро, - не более, как фокусы. Ну, хорошо же! Я сейчас покажу, что это за фокусы.
Потом я все-таки взял себя в руки. А я сам поверил бы, если б получил от приятеля записку, что он живет в другом времени?
Несколько мгновений я крутился по комнате между застывшими Валей и Андреем, ища, за что бы взяться. Наконец меня осенило - это же очень просто.
Я уселся за стол рядом с Андреем и просидел неподвижно минут пять.
И они оба меня увидели. Сначала Андрей, затем Валя.
Андрей стоял у стола, чуть согнувшись: Он дописывал свое послание. Потом тело его стало выпрямляться, а голова поворачиваться ко мне. Впрочем, еще раньше ко мне медленно скользнули зрачки.
Он выпрямлялся минут пять или шесть, а может быть, даже все десять. За это время на лице его переменилась целая гамма чувств. Удивление, потом испуг - но очень маленький, едва заметный - и, наконец, недоверие.
Все-таки поражает выразительность человеческого лица. Чуть-чуть расширенные глаза - может быть, на сотую долю против обычного - и вот вам удивление. Прибавьте к этому чуть опущенные уголки
Удивление и испуг сменились у Андрея довольно быстро, но недоверие прочно держалось на его лице. С ним он не расставался минут пятнадцать, стоя возле меня, как окаменелый, и у меня от неподвижного сидения заболела спина.
Затем он стал бесконечно медленно поднимать руку.
Он хотел дотронуться до меня, убедиться, что это не мираж.
А Валя просто испугалась. Широко открылся рот и расширились глаза. Она начала совсем поворачиваться к двери - раньше она стояла вполоборота, затем приостановилась и опять стала поворачивать голову ко мне. Но на лице долго оставалось выражение страха.
Мне очень трудно описать, что я чувствовал, когда рука Андрея медленно, почти так же медленно, как двигается по траве тень от верхушки высокого дерева, приближалась к моему плечу.
Вообще он казался мне не совсем живым, и это впечатление как раз усиливалось оттого, что он двигался.
Странно, но это так и было. Медлительность движения как раз подчеркивала всю необычность обстановки. Если бы Андрей и Валя вовсе не двигались, они были бы похожи на манекены или на хорошо выполненные раскрашенные статуи, и это так не поражало бы.
Потом его рука легла на мое плечо. Я считал по пульсу. Двадцать пять ударов, еще двадцать пять… Две минуты, три, четыре…
У меня начал болеть еще и затылок, но я старался сидеть неподвижно.
Удивительно выглядел процесс восприятия ощущения, так растянутый во времени.
Рука Андрея легла ко мне на плечо. Но он еще не успел ощутить этого: на лице его было то же выражение, что и пять минут назад, хотя рука уже держала меня.
Я считал секунды. Вот нервные окончания на пальцах ощутили мою кожу. Вот сигнал пошел по нервному стволу в мозг. Вот где-то в соответствующем центре полученная информация наложилась на ту, которую уже дал зрительный нерв. Вот приказание передано нервам, управляющим мускулами лица.
И наконец он улыбнулся! Процесс был закончен.
Вернее, не совсем улыбнулся. Только чуть заметно начали приподниматься уголки рта. Но достаточно, чтобы выражение лица уже переменилось.
Черт возьми! Я не сразу понял, что присутствую при замечательном опыте. При опыте, доказывающем материальность мысли.
Я двигался и вообще жил быстрее и поэтому быстрее мыслил. А Андрей жил нормально, и в полном соответствии с другими процессами вело себя и его мышление.
Затем вдруг его взгляд погас. Я даже не успел уловить, когда это случилось. Но слово «погас» очень точно передает то, что произошло. Он все еще смотрел на меня, но глаза стали другими. В них что-то исчезло. Они сделались тусклыми.