Библиотека литературы США
Шрифт:
— И все-таки… и все-таки я считаю, мы не имеем права извращать истину, — возразил доктор Стрикленд. — Даже ради благой цели.
— А сам ты разве когда-нибудь скажешь Герману Фэрбразеру, что с ним? — бросила его жена и резко встала из-за стола.
На следующий день всю его подъездную дорожку сплошь усыпали битым стеклом — видимо, в благодарность за прием. Он не ожидал никакого подвоха и увидел осколки слишком поздно, а стоящая в дверях Айрин неожиданно расхохоталась…
В конце концов он уступил ее желанию расстаться и отпустил, не спрашивая, когда она вернется. Сейчас она жила в своем родном городе, и, как он слышал, все наперебой приглашали ее в гости. Он предлагал ей остаться здесь, а он уедет. «Отнять у Холдена его доктора Стрикленда? Да ты никогда не бросишь свой город, даже ради спасения души!» — ответила она. Но все-таки это был еще не развод.
Да, он был слишком терпелив, но он устал от терпения. Устал от горечи и вражды, которые разделяют все и вся, они измучили его, смертельно надоели.
И вдруг сегодня вечером жизнь показалась такой, какой казалась раньше. Словно кто-то подошел к
Ему казалось, что он сидит здесь очень долго, но вагоны все стучали и стучали мимо. Наконец промелькнул и служебный. Он сосчитал их, сам того не сознавая, — семьдесят два вагона. Снова стало видно, как за городом горит трава.
Волнение доктора мало-помалу схлынуло, точно улеглась тошнота. Он завел двигатель, пересек пути и поехал к центру.
В доме Фэрбразеров на втором этаже ярко горели свечи, несколько штук были вставлены в люстру. Следующий дом, его, был, конечно, в полной темноте, и, пока он пытался сообразить, где Айрин хранит свечи на случай всяких неожиданностей, он во второй раз за этот вечер проехал мимо своей подъездной дорожки. Но в клуб он не вернется, нет уж, ни за что. Он и вообще-то стал туда заглядывать, сдавшись на уговоры сестры Анни. Вот темное окно мисс Маршии Поуп, он поравнялся с ним, и до него донесся запах ее оливкового дерева, массивного, как здание банка.
Тут же стоял и банк, лестница за его дверью вела в кабинет, где он принимал больных, над тремя окнами было написано черным с золотом: «Доктора Стрикленд и Стрикленд, приемная». Он проехал мимо. Лунный свет лился сквозь дымку на площадь, освещая ряды магазинчиков на той стороне, тонкие, как спички, столбы, которые поддерживали жестяной навес над тротуаром, маленький универмаг с резными украшениями на крыше, которые напоминали раскрытые бумажные веера в руках у акробатов. Он стал медленно объезжать площадь. В черной чаще деревьев смутно угадывалось здание суда и тюрьмы с железными решетками окон, и только вытертые чугунные ступеньки блестели под луной. Дальше стоял давно закрытый кинотеатр, все лампочки из его названия были вывернуты, остались лишь пустые патроны, которые складывались в слово «БРОДВЕЙ». Флагшток перед новым зданием почты казался перисто-размытым, точно след пролетевшего реактивного самолета. Возле пожарного депо не было старенького «бьюика» — начальник пожарной команды укатил домой.
Что держало его здесь, кто не пускал домой? Он медленно ехал по пустынной площади дальше. В ее центре, где днем как попало парковались легковые машины и фургоны, был вознесен бак водонапорной башни, бледный, как воздушный шар, который вот-вот улетит. В баке что-то клацало, потому что и с водой этим летом тоже были перебои, — глухой, прерывистый стук то усиливался, то затихал, но доктор уже его не слышал. Повернув машину, он увидел на ярко освещенном пространстве лежащего ничком мужчину, обесцвеченного луной.
Он направил на него свет фар, и одежда его окрасилась золотисто-желтым. Казалось, он проспал весь день на ложе из цветов и сплошь покрылся их пыльцой, казалось, он и сейчас еще спит, зарывшись в цветы лицом. Он был весь в пыли хлопковых семян.
Доктор Стрикленд резко затормозил и вышел. Застучали его шаги — единственный звук в тишине города. Мужчина приподнялся на руках, напомнив доктору тюленя, и посмотрел на него. Вся голова его была в потеках крови, казалось, это следы сетки, сквозь которую он прорвался. Распухший язык вывалился изо рта. Но доктор узнал это лицо.
— Стало быть, ты жив, Дейв? Все еще жив?
Медленно, едва ворочая языком, Дейв проговорил:
— Спрячьте меня.
И тут же изо рта его хлынула кровь.
Остаток ночи больные доктора звонили ему по телефону — всё хроники. На рассвете позвонила Ева Дакетт Фэрбразер.
— Угнетенное состояние? Еще бы ему не быть угнетенным! — в конце концов рявкнул на нее доктор. — Я бы на месте Германа ушел подальше в сад и застрелился!
«Сентинел», принадлежащий Горацию Дакетту, который был и его редактором, выходил по вторникам. В следующем номере на последней полосе доктор прочел заголовок: «ДВОЕ УБИТЫ ОДНИМ И ТЕМ ЖЕ ДОЛОТОМ ДЛЯ КОЛКИ ЛЬДА. СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ В НЕГРИТЯНСКОЙ ЦЕРКВИ».
Заканчивая в столовой завтрак, доктор пробежал заметку.
В субботу вечером у нас в городе в толпе перед негритянской церковью были ранены острым предметом — судя по всему, долотом для колки льда — рабочий маслобойни, принадлежащей семье Фэрбразер, и местная служанка; оба раненых — негры. И он, и она скончались. Мэр Холдена Герман Фэрбразер не усматривает в этом инциденте проявления расовых противоречий.
«Я не вижу никаких оснований для тревоги», — заявил он.
Считая жертвы этого печального происшествия, в Холдене за выходные дни произошло три смерти. В воскресенье разбился на своем новом мотоцикле Билли Ли Уоррен-младший, его немедленно отправили в больницу в Джэксон, но по пути он умер. Он был старший сын миссис Билли Ли Уоррен (шоссе № 1). В Джэксон он поехал к своей невесте, но его мотоцикл на огромной скорости врезался в фургон, который вез на север индеек ко Дню Благодарения (см. рассказ свидетеля на стр. 1), и он скончался от тяжелых множественных травм.
В результате расследования обстоятельств первых двух смертей начальник полиции Холдена Кертис Стабблфилд (по прозвищу
Свидетели утверждают, что Дейв Коллинз (ему было 25 лет) появился возле церкви в четверть десятого, он пришел сразу после окончания смены в маслобойне, где работал с 1959 года. Ему предложили войти в церковь и сесть, но он со смехом отказался, потому что не успел переодеться после работы, и ответил, что подождет Руби Гэдди, которая считалась его гражданской женой, во дворе.
Когда служба кончилась и Руби Гэдди, певшая в хоре, показалась на пороге каркасной церкви, Дейв бросился на нее и нанес ей долотом для колки льда смертельную рану, повредив внутренние органы, но она вырвала у напавшего на нее убийцы оружие и тоже нанесла ему удар. Потом Руби Гэдди дошла до дома своей матери, но там упала и больше уже не могла подняться.
Прихожане, по их рассказам, кинулись вдогонку за Коллинзом, он пробежал ярдов пятнадцать в сторону Змеиной речки, которая протекает к югу от церкви, потом упал и покатился по берегу вниз, перевернувшись раз шесть или семь. Присутствующие решили, что он умер, поскольку видели, как Руби Гэдди вырвала у него из рук долото и вонзила его Дейву то ли в ухо, то ли в глаз и в любом случае наверняка повредила мозг. Однако позднее Коллинзу удалось вскарабкаться по берегу наверх — никто не видел, когда это произошло и как, — и каким-то чудом доползти к врачебному кабинету доктора Ричарда Стрикленда, который находится над «Городским промышленным банком».
Показания свидетелей о том, кто из негров первым нанес удар, расходятся. Священник церкви Святого Слова Божьего, Перси Макейти, не высказал своего мнения по этому поводу, но, отвечая на вопросы начальника полиции Кертиса Стабблфилда, выразил удовлетворение, что в деле не замешаны никакие подстрекатели со стороны и что никто не арестован.
Коллинза обнаружил у порога своей приемной доктор Стрикленд, проведший вечер в загородном клубе. Как сообщил доктор Стрикленд, Коллинз скончался вскоре после того, как он его нашел, от ран в груди.
«Никакого объяснения тому, что произошло, он не дал», — ответил доктор Стрикленд на вопрос следователя.
Мэр Фэрбразер, который поправляется сейчас после болезни, сообщил пришедшему к нему домой корреспонденту, что никаких волнений на маслобойне не было. «Мы и впредь будем делать все, чтобы не создавать для них условий, нам слишком дорого наше доброе имя, — сказал он и добавил: — Если погода будет по-прежнему благоприятствовать, то к концу месяца мы надеемся достигнуть максимальной выработки». В субботу, как обычно, рабочим выплачивали получку.
Однако, когда полицейские обыскивали Коллинза, денег в его карманах не было.
Позже Дикон Гэдди, восьмилетний брат Руби Гэдди, нашел покрытое кровью долото для колки льда, принадлежащее церкви Святого Слова Божьего, и отнес его начальнику полиции Кертису Стабблфилду. Начальник полиции сообщил, что долото было найдено во дворе новой негритянской школы, строительство которой обошлось в сто тысяч долларов. Судя по всему, оно-то и послужило орудием двойного убийства: обе жертвы оказались палачами.
«Удивляюсь, что они там все друг друга не перекололи, — сказал священник Первой баптистской церкви Холдена его преподобие Алонзо Дакетт. — И эти бандиты еще хотят, чтобы мы пускали их в наши церкви».
Шериф графства Винс Лассетер, за которым пришлось ехать на озеро Бурн, где он ловил рыбу, выразил свое отношение к происшедшему так:
«Ну уж на этот раз они не смогут взвалить вину на нас. Вон какое зверство учинили друг над другом. Пожалуйста, отметьте особо, что наша совесть чиста».
Прихожане негритянской церкви не представляют себе, как и когда Коллинз исчез с берега Змеиной речки. «Мы над ним долго стояли, кидали в него бутылочными пробками, потом бросили его кепку и попали прямо в лицо, а он хоть бы шевельнулся. Ну, мы и решили: все, помер», — сказал один прихожанин. «Знай мы, что он потом вскарабкается на берег и поползет в город, разве бы мы ушли и оставили его там?» По свидетельству паствы, Коллинз не посещал службы в церкви Святого Слова Божьего.
Руби Гэдди умерла сегодня утром, также от ран, нанесенных в грудь.
Почему произошла драка — выяснить не удалось.
Кухарка налила ему еще кофе, но он не заметил. Бросив газету, он вышел с чашкой на маленькую веранду; эта утренняя привычка сохранилась у него до сих пор.
Веранда выходила во двор и с трех сторон была затянута сеткой. Здесь раньше стоял диван, на котором лежала днем Сильвия; она как бы оказывалась здесь в саду. Домов отсюда было не видно; гул маслобойни не доносился, не слышно было даже шума машин с дороги там, где она соединялась с объездным шоссе.
Розы отцвели, многолетники тоже. Но растущие вокруг кусты мирта, багряник, кизил, китайское сальное дерево, гранаты пестрели яркими красками, точно игрушки. Больная груша уже облетела. За упавшей стеной диких астр, которые никто не подвязал, расхаживали по траве два дятла, самец в одном конце сада, самка в другом, они клевали упавшие плоды прямо сквозь пылающие листья, казалось, плоды нарочно не собрали и оставили для птиц, чтобы они могли найти их и съесть. Наверное, дятлы жили здесь круглый год, но замечал он их только осенью. Он был уверен, что Сильвия наблюдала за птицами. Когда они летали по саду, ее глаза следили за ними. Вот самец расправил крыло, роскошное, как шкура зебры, и повернул к доктору голову с красным хохолком.
Доктор Стрикленд допил кофе и взял свой чемоданчик. Надо идти к Герману и Еве Фэрбразер, все остальные больные не легче. Сейчас во всем Холдене, подумал он, без врача может обойтись только одна мисс Маршия Поуп — так, во всяком случае, она сама считает.