Библиотека мировой литературы для детей, том 23
Шрифт:
Натка сидела посередине. А Шегалов весело расспрашивал Сергея:
— Ну как ты? Конечно, жена есть, дети?
— Дядя, — дергая его за рукав, перебила Натка, — ты мне шпорой прямо по ноге двинул.
— Как это? — удивился Шегалов. — Твои ноги вон где, а мои шпоры — вот они.
— Не сейчас, — смутилась Натка, — это еще когда мы в машину садились.
— Так неужели ты не женат? — продолжал Шегалов и рассмеялся. — А помнишь, как в Бессарабии однажды мы на беженский табор наткнулись, и была там одна такая девчонка темноглазая, чернокосая…
— Дядя! —
— И что ты, шальная, не даешь с человеком слова сказать? — возмутился Шегалов. — То ей шпорами, то ей машина. Та же самая машина, — с досадой ответил он. — Ну, вот мы и приехали, слезай. Ты обязательно заходи сегодня или завтра вечером, — обернулся он к Сергею. — А то я на днях и сам в командировку еду. Дела, брат! — уже тише добавил он. — Серьезные дела! Так и норовят нас слопать, да, гляди, подавятся.
К вечеру позвонил Шегалов и сказал, что он сегодня вернется только поздно ночью. Через полчаса позвонил Сергей и предупредил, что сегодня он быть никак не может и постарается прийти завтра.
Наутро Натка проснулась только в десять, и ей сказали, что дядя уже уехал, но обязательно обещал вернуться пораньше.
Это очень опечалило Натку. До четырех часов Натка ждала звонка, но потом у нее заболела голова, и она вышла на улицу. Незаметно она зашла в Александровский парк. Вечер был светлый, прохладный. В парке было тихо. Под ногами шуршали сухие листья, и пахло сырою рябиной.
У газетных киосков стояли нетерпеливые очереди. Люди поспешно разворачивали газетные листы и жадно читали последние известия о событиях на Дальнем Востоке. События были тревожные.
«Скорей надо за дело, — опуская газету, подумала Натка. — Домой ли, в Таджикистан ли… все равно. Всюду работа нужная и важная».
И Натка опять вспомнила Алькину Военную Тайну: «Отчего бились с Красной Армией сорок царей да сорок королей? Бились, бились, да только сами разбились?»
«Это давно бились, — подумала Натка. — А пусть попробуют теперь. Или пусть подождут еще, пока подрастут Владик, Толь- ка, Иоська, Баранкин и еще тысячи и миллионы таких же ребят… Надо работать, — думала Натка. — Надо их беречь. Чтобы они учились еще лучше, чтобы они любили свою страну еще больше. И это будет наша самая верная, самая крепкая Военная Тайна, которую пусть разгадывает кто хочет».
Когда она вернулась домой, ей сказали, что без нее заходил Сергей.
Она бросилась к столу и нашла записку.
«Наташа, — писал Сергей. — Сегодня я уезжаю на Дальний Восток. Горячее спасибо тебе за Альку, за себя, за все».
Тут же на столе лежала фотография. На ней звонко и приветливо смеялись обнявшиеся Алька и Марица Маргулис.
И тогда ей вдруг очень захотелось еще раз повидать Сергея.
Она подошла к телефону и узнала, что курьерский поезд на Дальний Восток уходит в семь тридцать. У нее оставалось еще полтора часа.
Она представила себе огромный, шумный вокзал, где все суетятся, спешат, провожают, прощаются. И только Сергей совсем один, без Марицы, без Альки, стоит молчаливый, вероятно угрюмый, и ждет, когда наконец загудит паровоз, дрогнут вагоны и поезд двинется в этот очень далекий путь.
Она быстро вышла из дому и вскочила в трамвай.
На вокзале, перебегая из зала в зал, она пристально оглядывала всех окружающих, но Сергея не могла найти нигде.
Отчаявшись, она, наконец, в третий раз остановилась в буфете, не зная, где искать и что думать.
Вдруг, совсем нечаянно, за крайним столиком, за которым негромко разговаривали какие-то отъезжающие военные, она увидала Сергея.
Он был в форме командира инженерных войск, его товарищи — тоже.
Но что поразило Натку — это то, что он был не угрюмый, не молчаливый и вовсе не одинокий.
Слегка наклонившись, он внимательно и серьезно слушал то, что вполголоса ему говорили. Вот он, с чем-то не соглашаясь, покачал головой. А вот улыбнулся, вытер лоб и поправил ремень полевой сумки.
— Сережа! — негромко позвала его Натка.
Он обернулся, сразу же встал, быстро сказал что-то своим товарищам и, крепко обрадованный, пошел ей навстречу.
— Ну вот, — сказал он, сжимая ее руку и почему-то виновато улыбаясь. — Ну вот, Наташа, ты видишь теперь, как оно все вышло.
На перроне разговаривали они мало: сбивали гул, шум, гудки, толпа и музыка, провожавшая какую-то делегацию.
Что-то хотелось обоим напоследок вспомнить и сказать, но каждый из них чувствовал, что начинать лучше и не надо.
Но когда они крепко расцеловались и Сергей уже изнутри вагона подошел к окну, Натке вдруг захотелось напоследок крикнуть ему что-нибудь крепкое и теплое.
Но стекло было толстое, но уже заревел гудок, но слова не подвертывались, и, глядя на него, она только успела совсем по- Алькиному поднять и опустить руку, точно отдавая салют чему- то такому, чего, кроме них двоих, никто не видел.
И он ее понял и наклонил голову.
Натка вышла на площадь и, не дожидаясь трамвая, потихоньку пошла пешком. Вокруг нее звенела и сверкала Москва. Совсем рядом с ней проносились через площадь глазастые автомобили, тяжелые грузовики, гремящие трамваи, пыльные автобусы, но они не задевали и как будто бы берегли Натку, потому что она шла и думала о самом важном.
А она думала о том, что вот и прошло детство и много дорог открыто.
Летчики летят высокими путями. Капитаны плывут синими морями. Плотники заколачивают крепкие гвозди, а у Сергея на ремне сбоку повис наган.
Но она теперь не завидовала никому. Она теперь по-иному понимала холодноватый взгляд Владика, горячие поступки Иоськи и смелые нерусские глаза погибшего Альки.
И она знала, что все на своих местах и она на своем месте тоже. От этого сразу же ей стало спокойно и радостно.