Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
И он стал уже подыматься, но услышал голос Спартака:
— Ничего… ничего… Говорю тебе, ничего не случилось!.. Не трогайся с места… Я сейчас доберусь к тебе сам… Мне помощь не нужна.
И действительно, едва смолкли эти слова, как над гребнем стены показалась фигура мужественного фракийца, а вслед за этим германец увидел, как Спартак спускается по щербатой стене, точно по лестнице. Наконец одним прыжком фракиец очутился на земле и подошел к Эномаю.
Эномай хотел было спросить у Спартака о руке, но, увидев, что лицо рудиария бледно до синевы, глаза
— Спартак! Спартак! — В этом восклицании прозвучала такая нежность, на какую, казалось, не был способен этот гигант. — Спартак, ты так страдаешь!.. Это выше человеческих сил… Спартак… тебе плохо… сядь вот тут…
Ласково обняв Спартака, германец усадил его на большой камень и прислонил к стене.
Спартак действительно лишился сознания, его доконала жестокая боль в вывихнутой руке, прибавившаяся ко всем физическим и моральным мучениям, которые ему пришлось вынести за последние пять дней. Лицо у него было как у покойника, но холодный, словно мрамор, лоб покрылся каплями пота, побелевшие губы судорожно подергивались от боли, он бессознательно скрипел зубами. Едва лишь Эномай прислонил его к стене, он склонил на плечо голову и застыл неподвижно.
Эномай, суровый германец, волею случая превратившийся в заботливую сиделку, не знал, что делать, и растерянно смотрел на своего друга. Осторожным, мягким движением, не вязавшимся с его мощным торсом, он взял руку Спартака и, тихонько приподняв ее, откинул рукав туники. Оказалось, что рука сильно вздулась, опухла, и Эномай подумал, что сейчас нужно было бы подвесить кисть на перевязи. Он тотчас же приступил к делу и, опустив руку товарища, стал отрывать край своего коричневого плаща. Но, когда вывихнутая рука соскользнула с колена, Спартак, вздрогнув, застонал и открыл глаза; мало-помалу сознание вернулось к нему.
От боли он лишился чувств и от боли пришел в себя. И как только пришел в себя, он посмотрел вокруг и, собравшись с мыслями, насмешливо воскликнул:
— Ну и герой!.. Клянусь Юпитером Олимпийским, Спартак превратился в жалкую бабу! Наших братьев убивают, наше дело гибнет, а я, как трус, падаю в обморок!
С трудом Эномай убедил фракийца, что все вокруг спокойно и они придут вовремя, чтобы вооружить гладиаторов; обморок длился не больше двух минут, но рука была в плохом состоянии.
Крепко забинтовав руку Спартака, германец обвязал длинный конец повязки вокруг шеи фракийца и придал руке горизонтальное положение на уровне груди.
— Вот теперь тебе будет не так больно. А Спартаку хватит одной правой руки, чтобы быть непобедимым!
— Лишь бы нам удалось достать мечи! — ответил фракиец, быстро направляясь к ближайшему дому.
Вскоре оба гладиатора вошли туда: передний зал оказался пустым. Пройдя через него, они вышли во двор.
Там стояли молча, разделенные на когорты, пятьсот гладиаторов. При неожиданном появлении Спартака и Эномая раздался дружный крик радости и надежды.
— Тише! — крикнул Спартак своим могучим голосом.
— Тише! —
— Молчите и стойте в порядке; сейчас не время для восторгов, — добавил фракиец.
И, как только настала тишина, он спросил:
— А где трибуны, центурионы, руководители?
— Рядом, в школе Авроры, совещаются, как действовать дальше, — ответил декан, выходя из рядов. — Школа окружена римскими когортами, а склады оружия охраняются многочисленными отрядами легионеров.
— Знаю, — ответил Спартак и, повернувшись к Эномаю, сказал: — Идем в школу Авроры.
Затем, обращаясь к пятистам гладиаторам, собравшимся во дворе, он произнес громко, так, чтобы все слышали:
— Ради всех богов неба и ада, приказываю вам соблюдать порядок и тишину!
Выйдя из Старой школы (так называлось здание, в котором они пробыли несколько минут), Спартак отправился в другую, носившую название «школа Авроры», налево от которой находилась школа Геркулеса; до школы Авроры он дошел очень скоро, по-прежнему в сопровождении Эномая.
Они вошли в фехтовальный зал, где собралось около двухсот предводителей гладиаторов, считая трибунов, центурионов и руководителей Союза угнетенных; при свете немногих факелов они обсуждали план действий, который следовало принять при таком опасном положении.
— Спартак! — воскликнули тридцать голосов при появлении бледного, измученного фракийца.
— Спартак! — повторили остальные, и в голосах их звучали изумление и радость.
— Мы погибли! — сказал председательствовавший на собрании гладиатор.
— Нет еще, — ответил Спартак, — если нам удастся захватить хотя бы один склад оружия.
— Да разве мы сможем?
— Мы безоружны!
— И скоро римские когорты нападут на нас!
— Изрубят всех в куски!
— Есть ли у вас факелы? — спросил Спартак.
— Есть триста пятьдесят или четыреста факелов.
— Вот наше оружие! — воскликнул Спартак, и глаза его засияли от радости.
Через минуту он добавил:
— Среди всех десяти тысяч гладиаторов, собранных в этой школе, вы, несомненно, самые смелые, доблестные воины, и ваши товарищи по несчастью не ошиблись, избрав вас начальниками. Сегодня вечером вы должны доказать это своей отвагой и мужеством. Готовы ли вы ко всему?
— Да, готовы, — единодушно и твердо ответили все двести гладиаторов.
— Готовы ли вы сражаться даже безоружными против вооруженных и пасть в сражении?
— Мы готовы ко всему, мы готовы на все, — повторили с еще большим подъемом гладиаторы.
— Тогда скорей… все факелы сюда. Удвоим, утроим их число, если это возможно. Зажжем их и вооружимся ими. Мы бросимся на стражу ближайшего склада оружия, обратим ее в бегство, подожжем дверь этого склада и получим столько оружия, сколько нам понадобится, чтобы одержать верную и окончательную победу. Нет, клянусь священными богами Олимпа, не все потеряно, когда остается вера; не все потеряно, пока есть мужество; напротив, победа обеспечена, если мы все решили победить или умереть!