Библиотека современной фантастики. Том 1. Иван Ефремов
Шрифт:
Читая произведения советских и зарубежных писателей-фантастов, сталкиваешься с чрезвычайно широким диапазоном тем, художественных решений и творческих приемов. В этом смысле НФ, чем больше о ней думаешь, кажется все более сложной и многоликой. Она успешно использует любые литературные жанры — от социальной утопии и политического памфлета до реалистического романа и психологической новеллы, от философской драмы и киносценария до сатирического обозрения и сказочной повести. Отсюда легко заключить, что особенности НФ характеризуются не внешними жанровыми признаками (слово “жанр” можно применить только в условном смысле), а внутренним содержанием, идейным наполнением, целенаправленностью самого замысла.
Современная фантастическая литература воплощает в себе и надежды и тревоги человечества: мечту
В лучших своих проявлениях НФ всегда злободневна, связана с волнующими проблемами современности, хотя эту связь иной раз и нелегко уловить. Фантастический образ по природе своей гиперболичен, основан на большем или меньшем преувеличении реальных возможностей. Если он используется не в иллюстративных целях, то открывает второй план — иносказание, аллегорию. И как бы фантастический образ ни отклонялся от эмпирической жизненной правды, он требует соотношения с действительностью.
Творчество писателя-фантаста в той же мере развивается по законам теории отражения, как и любой другой вид художественного творчества. В конечном счете содержанием фантастического образа всегда остается реальный мир. Напомним слова Ленина: “Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (=понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвенный акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни…”
Теория отражения поясняется обычно примерами, взятыми из художественной практики писателей-реалистов. В этой связи нам кажется уместным привести в качестве иллюстрации признание Рэя Брэдбери: “Все персонажи в моих произведениях, — пишет Брэдбери, — это я. Они — мои зеркальные отображения, удаленные и перевернутые после трех или дюжины преломлений”.
Фантастика всеобъемлюща и, по существу, безгранична, как безграничен творящий разум. Лимитируют ее лишь разные способы восприятия действительности в борьбе прогрессивных и реакционных идеологий. При отборе и оценке произведений, кроме их непосредственных литературных достоинств, критерием служит для нас “все, что способствует расцвету человеческой личности, расширяет ее кругозор, воодушевляет высокими идеалами, возвышает ее морально и интеллектуально, совершенствует эстетическое восприятие окружающего, помогает острее видеть добро и зло в мире и острее реагировать на них, словом, все, что возвышает истинно человеческое в человеке…” (“Правда” от 21 февраля 1965 г.)
Если подойти с этим широким критерием к современной фантастике Запада, то многие книги, принадлежащие перу серьезных писателей, заслуживают пристального внимания. В сумрачных видениях автоматизированного, обесчеловеченного мира, в романах, называемых “предупреждениями” или “антиутопиями”, звучит тревога за судьбы мира и человека, искреннее желание найти выход из тупика, в который завели противоречия капиталистического строя. Но при этом негативное, критическое начало, как правило, подавляет всякие попытки конструктивного подхода к будущему. И несмотря на то, что даже ведущие и самые прогрессивные фантасты Запада не чувствуют движения истории — существующий порядок вещей проецируется и в грядущие веха, — их творчество привлекает стихийным протестом против общественных отношений, уродующих и калечащих человеческую душу. Именно по этой причине величайшие достижения науки и техники воспринимаются чаще всего как непреодолимое зло, как средство еще большего физического и интеллектуального порабощения. Такие тенденции выражены буквально в сотнях повестей и рассказов, написанных за последние годы. Наука здесь служит только поводом. Она создает фон, на котором разыгрывается трагедия “неразрешимых” противоречий человека и общества, человека и техники, человека и кибернетического робота, созданного самим человеком.
Возьмем для примера небольшой рассказ австралийского писателя Ли Гардинга “Поиски”. Некто
Не считаясь с предупреждением, Джонстон остается в парке, срывает с куста розу и с ужасом убеждается, что цветок синтетический — он превращается в руке в тонкую прозрачную пленку. И каждая травинка и каждое дерево в этом парке тоже искусственные. И даже сторож, на которого в ярости набрасывается Джонстон, оказывается обыкновенным роботом. Отчаявшийся человек вскрывает себе вены, испытывая последнюю радость от сознания, что хоть кровь у него, во всяком случае, настоящая. Но кровь вытекает до последней капли, а Джонстон все еще жив. И только узкий пучок ионов, направленный патрульным кибером в грудь Джонстона, прекращает существование этого не в меру эмоционального биоробота.
Подобные произведения о беспомощном маленьком обывателе, подавленном механической цивилизацией, ассоциируются с современным изобразительным искусством Запада. На память приходит одна из серии новогодних гравюр замечательного бельгийского художника Франца Мазерееля, примыкавшего в двадцатые годы к экспрессионизму. На гравюре, помеченной 1964 годом, одинокий, смятенный человек в ужасе простирает руки, пытаясь защитить себя от наваливающихся на него перекошенных небоскребов.
В наиболее яркой и законченной форме такие настроения находят выражение в творчестве талантливейшего американского писателя Рэя Брэдбери.
Международную известность принесли ему сборники новелл “Марсианские хроники” (1950), “Золотые яблоки солнца” (1953) и роман “451° по Фаренгейту” (1953). Его рассказы включаются в многочисленные антологии и хрестоматии для средней и высшей школы наряду с произведениями лучших писателей США.
Рэя Брэдбери часто называют “моралистом космической ары”. Его голос, заявил один американский критик, всегда был голосом поэта, протестующего против механизации человечества.
“Сами машины — это пустые перчатки, — говорит Брэдбери, — но их надевает человеческая рука, которая может быть хорошей или плохой”. И далее, развивая эту мысль, он пишет: “Сегодня мы стоим на пороге Космоса, и человек в своем колоссальном приливе близок к тому, чтобы выплеснуться на другие миры… Но он должен подавить семена саморазрушения. Человек — наполовину созидатель, наполовину разрушитель, и реальная и страшная опасность состоит в том, что он может уничтожить себя еще до того, как достигнет звезд. Я вижу самоистребляющую половину человека, слепого паука, копошащегося в ядовитой темноте, которому снятся грибообразные сны. Смерть решает все проблемы, она шепчет, перетряхивая горсть атомов, как ожерелье из темных бобов… Мы сейчас находимся в величайшем периоде истории, мы скоро будем способны покинуть нашу планету, взлететь в Пространство в гигантском путешествии для продления жизни человечества. Ничему не должно быть позволено остановить это путешествие, наш последний большой пионерский путь…”
Судя по этому высказыванию, писатель искренне верит в победу созидающего начала. Однако творчество самого Брэдбери производит двойственное впечатление. Мечтая о восхождении к звездам, он не только не воспевает прогресса науки и техники, но скорее видит в нем главную угрозу для человека. Свои опасения он нередко выражает в мрачных фантастических образах, доходящих до кошмарных галлюцинаций. Таковы, например, роман-предупреждение “451° по Фаренгейту” или рассказ “Вельд”, в котором вырвавшиеся из телевизора львы пожирают Джорджа и Лидию Хелди по желанию их детей, развращенных кровавыми зрелищами.