Бифем
Шрифт:
О. Мама, у тебя денег нет?
М. Денег?
О. Ну для меня вам не дали мне?
М. Я хочу тебе вот что рассказать, что не только ты была жертвой, но каков итог? Я забеременела вот как ты в пятнадцать лет, и меня отвели на аборт. Сестры увидели, что меня рвет.
О. А от кого, интересно?
М. А! (Смеется.) Я обиделась на них, Ирка меня стукнула по руке, когда я горячий чайник несла. И я ушла вечером из дому. Ногу обварила хорошо тогда.
О. Вот так.
М. Но я несмотря ни на что стала человеком! И у меня есть любовь всей моей жизни! Да! Я тебе сейчас дам его брошюру.
Достает брошюру из кипы, лежащей на полке.
Тут всё. Ради чего стоит жить. Надо читать по одному абзацу в день. И много думать. На ночь надо подкладывать ее туда где болит. Я специально купила сто штук.
Протягивает брошюру О. В дальнейшем О. ею манипулирует – то размахивает книжечкой, то шлепает себя по ладони и т. д.
О. Главное дело, что у меня ведь были родные, моя бабушка, она осталась в городе Минске с новым мужем, и там сестра мамы от второго брака, а папа вообще житель Москвы… Мама сюда и переехала, чтобы быть к нему поближе… Но его жена нас не любила и не приняла. У моего дедушки московского тоже дочь осталась… Но папина дочь, моя сестра, уехала в Америку…
М. Мы ей написали.
О. А она?
М. А она пока нам не ответила.
О. А моя бабушка?
М. Твоя-то бабушка уже умерла.
О. А моя та двоюродная сестра в Минске?
М. Мы ей писали. Она моложе тебя на семь лет.
О. Не ответила?
М. Пока что нет.
О. Я им тоже много писем писала. Наверно, зря. Они не любят, когда из зоны. Андрюшеньке писала письма с картинками, из газет вырезала смешные картинки. Но потом мне ответили, что такого в детдоме не числится. Андрюшенька умер?
М. Я же сказала, что его усыновили. Когда тебя лишили материнства.
О. И правильно лишили. Там, может, его полюбят. Он такой тихий ребеночек, бесхитришный… Никогда ничего сам не попросит. Даже не думает, что ему что-нибудь полагается… Как-то у нас не было что есть, уже второй день не было, он нашел на кухне у соседки кусок сухарика и мне принес. Сам голодный, а принес мне. Андрюшенька
М. Да, ты мне это писала.
О. Я все время думала об этом.
М. Ты еще молодая и родишь. Ты ведь многое поняла.
О. Дай папиросу мне.
М. дает ей папиросу. О. кладет брошюру на стол. М. ее перекладывает на полку.
Господи (закуривает) утешителю… (Затягивается.) Помяни царя Давида и всю кровь его.
М. Я плакала над твоими письмами.
О. Я давно не плачу. Только думаю: за что – о натуре! – бл… пардон, мне такая судьба.
М. Тебе ведь сообщили, что лишили тебя прав.
О. смеется.
Это сообщение у тебя в личном деле.
О. Всё вы знаете.
М. И ты знаешь, что ребенка усыновили. В твоем деле есть это сообщение. Кому же ты эти письма с картинками писала?
О. Так… Думала, врут. А кому мне еще писать?
М. Так что не надо изображать дело так, что ты впервые об этом слышишь. Нас предупредили о том, что почти все преступницы еще и все время врут. Фантазируют. Придумывают всё.
О. Ну казните меня. Что такого. Приговорите.
М. Казнь отменена. Я это тебе говорю, чтобы ты не создавала такой трогательный образ.
О. Да не буду. Не буду.
М. Такой несуществующий образ. Играть не надо. И так жизнь покатилась под откос с подросткового периода, что уж тут лишнее на себя брать. Не надо. Я верю.
О. Ну расстреляйте.
М. Ты просто забыла, что мы всё знаем.
О. Всё?
М. Буквально всё. В личном деле собраны все показания всех свидетелей и соседей.
О. Комнату мою отобрали.
М. Мы боремся.
О. Не имели права.
М. Владимир Георгиевич обещает. У него есть какие-то каналы.
О. Вечная ему благодарность. (Кланяется со стула.)
М. Так что не наваливай на себя лишнего, известно всё.
О. Нет, не всё, вы, о натуре, пар… пардон, блин, знать всего не можете.
М. Можем! Очень можем!
О. Вы не можете знать, как я не могла плакать, когда узнала, что мой друг Иван из нашего дома в больнице умер. Никто меня не видел. Я ушла и ходила с Андрюшенькой на руках по улице.
М. Соседка видела, что ты ушла с Андреем в холод, а он был плохо одетый.