Билет в один конец
Шрифт:
С охраной на въезде командир повел себя правильно. И вежливо, без лишнего хамства, и в то же время рыкнул и зубы оскалил, силу свою обозначил. Мол, мы ребята спокойные, но вот в дела наши нос совать не нужно. Рыкнул-то, вроде, на Пашу Горелого, но, похоже, прониклись и оценили все, кто слышал. Сам Тюкалов, смотревший в тот момент на Пашу и Прохорова, не увидел, а вот Володя, глядевший на охранников, отлично видел, как они в тот момент напряглись. Стволы свои так в лапах сжали — странно что не поломали. Чей человек Горелый — тут все знают, оно сразу видно, и если новичок может его спокойно, не задумываясь о последствиях, окоротить… Такое поведение говорит само за себя куда красноречивее, чем пара бронетранспортеров.
Уже в «Роще», затащив все вещи на третий этаж, в комнату, которую ему этой ночью делить с Михаилов и Толей Курсантом, Володя решил, что называется «пообнюхаться». Пока Тюкалов своим
С барменом, назвавшимся Степаном, они протрепались минут, наверное, тридцать, пока их не прервал подошедший от столов Анатолий, который по-дружески толкнул ходока в плечо пудовым кулачищем и добродушно пробурчал:
— Слышь, Вовчик, хорош трепаться, все уже на столе. Остынет — второй раз греть никто не будет.
И правда, что-то заболтался он, даже момент, когда на столы накрывать начали, проморгал. Холодное лопать, действительно, удовольствие сомнительное, поэтому быстренько свернув разговор ходок собрался уже было присесть к Тюкалову и рассказать обо всем, что выяснил, но увидал, что Михаил уже беседует со здешним старшим городским стражником, и плюхнулся на лавку рядом с Толей, справедливо решив, что отвлекать командира сейчас не стоит. Только когда заметил, что командир радиометр из кармана вытянул, чуть не рванул было шепнуть, чтоб спрятал от греха, пока хозяева не увидали, а то ведь они всерьез на подобное обидеться могут. Выставят посреди ночи за порог, и вещи из окон повыкидывают. А главное — и не сделать ничего в ответ, потому как по всем понятиям «косяк» [48] за ними и, если что, то гостиничных все поддержат, а вот от них, наоборот, отвернутся. Нельзя в нейтральных торговых городах так открыто свое недоверие выказывать, ту не Пустошь, где человек человеку — волк, тут люди снова пытаются нормальную жизнь строить. Пусть не всегда удачно, корявенько, но пытаются. Однако — обошлось, еще до того, как бармен Степан или румяная тетка-подавальщица что-то заметили, Прохоров наклонился к Михаилу и что-то ему сказал. Похоже, на ту же самую тему. Потому что Тюкалов, явно смутившись, торопливо убрал радиометр в карман. Пронесло! Ходок выдохнул и подумал о том, как много еще разных мелочей, воспринимаемых им как нечто само собой разумеющееся, нужно рассказать и объяснить командиру. Чего уж там, его вина, даже не подумал, что некоторые вещи, для него, выросшего на границе с Пустошами и успевшего немало по ним побродить, являющиеся естественными и привычными, для Миши и его людей совершенно непонятны. Просто потому, что в своих родных краях они ни с чем подобным даже не сталкивались.
48
«Косяк» — очень серьезная, а порою — просто непростительная ошибка.
— Ну, выяснил чего интересного? — сходу поинтересовался сидевший за тем же столом Саша Шуруп.
— Да так, — замялся Володя, — нарыл кой-чего, но не сказать, что сильно важного или очень интересного.
— Зато как старался, — тихо хохотнул Толя. — Так к бару рванул, аж уши по ветру развивались и по затылку хлестали. Видно, боялся, что опередит кто-нибудь.
Володя почувствовал, как вдруг жарким огнем
— Да не слушай ты этого балабола, ему только повод дай для зубоскальства — насмерть задолбает. Но в целом он все равно безвредный, так что, просто не обращай внимания.
— Кто безвредный? Я безвредный?! Это на меня внимания не обращать?!! — Толя, состроив свирепую физиономию, начинает усиленно играть своей внушительной мускулатурой, от чего футболка на нем заходила ходуном, едва не трескаясь по швам.
— Да не надувайся ты так, пузырь, — хихикает Шуруп. — Лопнешь — все стены людям забрызгаешь.
— Ну, вот, — теперь Толя изображает уныние. — Никто меня не боится, никто не уважает… Все унижают и притесняют…
— Будет вам хохмить, парни, — чуть не взмолился Стельмашок. — Ну, правда, неужели так плохо все со стороны смотрелось?
— Да нормально все смотрелось, — в два голоса успокоили его наемники.
— Хотя, — продолжил Толик, — мы и сами собирались тут на разведку идти, но как увидали твой порыв, решили не мешаться, а дать тебе себя показать. Так что, давай, делись, чего ты там выяснил. Хотя…
Жестом остановив уже собравшегося начать Володю, Курсант легонько кивнул в сторону стола, за которым беседовали Тюкалов и Прохоров.
— Здешняя «вохра» [49] , похоже, баиньки собралась. Так что, айда сразу Мише все и расскажешь, чтоб сто раз не повторяться. Саня, ты с нами?
— Не, — отмахнулся рыжий наемник, — я, в отличие от вас, проглотов, не доел еще. Да и характер у меня не шибко любознательный, вдвоем топайте.
— Как знаешь, — пожал плечами Толя. — Пошли Вовка.
49
«Вохра» — производное от аббревиатуры ВОХР — вооруженная охрана.
Присев за стол командира, Володя начал рассказывать. Старался говорить кратко, но емко, без лишних подробностей, но не упуская ничего важного, подражая инструкторам-пограничникам из камышинской бригады, что в Иловле для ходоков занятия по боевой подготовке проводили. Да и сам Михаил точно так же разговаривает. Нет, когда с компании и на разные отвлеченные темы, как Сашка Шуруп однажды брякнул: «про насущные дела, да про женские тела», там никакой лаконичности и в помине нету. Тут командир и балагурит, и байки травит — заслушаешься, и даже, как парни рассказывают, на гитаре здорово играет и песни хорошие поет, под настроение. А вот когда боевую задачу ставит или план действий объясняет — совсем другой человек: серьезный, собранный. Опять же, те из наемников, кто Тюкалова подольше знают, вроде того же Курсанта, говорят, что при всяком высоком начальстве он тоже хохмить начинает, но это, похоже, исключительно «из любви к искусству», чисто у руководства на нервах поиграть немного. А может — вообще защитная реакция. Пойди, построй по стойке «смирно» человека, который тебе в лицо смеется. Как Вовка из рассказов и собственных наблюдений понял, командир вообще шибко к слепому чинопочитанию не склонен: если начальник человек дельный и умные — будет относиться с уважением и вести себя вежливо, а если нет… Уже от нескольких мужиков из отряда Стельмашок слышал, как на Терском Фронте сразу после боев с турками за станицу Червленная Тюкалов какому-то шибко много о себе понимающему штабному чуть в морду не дал. Да еще и повернул потом все так, что того потом лично Министр обороны разжаловал.
Кстати, слушать командир тоже умеет. Не прерывает, не останавливает, даже если по глазам видно, что он именно это уже знает. Похоже, с мысли сбить не хочет. Но даже если и сам уже в курсе, слушает все равно внимательно, нити рассказа не теряет. Иногда наводящие вопросы задает, уточняет что-то. В общем, когда Володя выложил ему все, что смог узнать, и про то, где, что и почем купить или продать можно, и общий расклад в округе, и про последние здешние новости, Тюкалов одобрительно кивнул и легонько хлопнул его по плечу.
— Молоток, Вовка, красавчик. Хорошо поработал. А теперь, общая команда — отбой. Нам завтра еще в «барону» местечковому ехать, знакомиться.
— «Барону»? — непонимающе переспросил Володя.
— Ну, или «князю»… Да хоть к пахану, какая разница. Словом, самому главному здешнему бандиту, который всех остальных под себя подмял и данью обложил.
— А по девкам? — нарочито обиженным голосом тянет Курсант.
— По девкам? — Михаил ехидно ухмыляется. — Ню-ню, давай, дерзай, отважный парень! Намотаешь на конец какую-нибудь «трисичуху»… Тебя ж Оксанка после этого не то, что на порог, на полсотни метров к своему забору не подпустит. А то еще и пристрелит, как пса лишайного, чисто из жалости.