Билет в один конец
Шрифт:
Черный Полковник занял под свою резиденцию весь второй этаж бывшего штаба. Обстановка в апартаментах, конечно, не спартанская, но и особой роскоши тоже не заметно. Сразу видно — здешний хозяин в жизни привык довольствоваться малым, хотя и не чужд комфорта. Чем-то его кабинет неуловимо напоминает кабинет турецкого полковника Кылыча в Шарое: большой стол, удобное кресло, ворсистый ковер на полу, коллекция оружия на стене. Только у турка стволов было немного, зато каждый был со своей историей, а тут, похоже, просто богатая коллекция. Все пистолеты, автоматы и винтовки новые или почти новые. Красиво, конечно, не спорю. Любой мужик красоту оружия оценит… Но, все-таки как-то бездушно, что ли.
Хозяин кабинета уже успел переодеться
57
«Пэ-ша», п/ш — черная полушерстяная парадно-выходная форма морской пехоты.
— Я принял решение. Отряд ваш мне подходит, умелые и смелые люди нужны всем. Потом внимательно смотрит на меня и вкрадчивым голосом продолжает:
— Но есть одна серьезная проблема. Как мне кажется, на южных и юго-западных рубежах ты службу нести, скорее всего, не захочешь?
Ну, надо же, прямо гений прогнозирования, а!
— Вам верно кажется, — соглашаюсь я. — Воевать с югороссами ни я, ни мои люди особого желания не испытываем. Да, нас там считают преступниками и, если уж по правде, то мы ими и являемся… Но, защищаться, когда тебя хотят убить — это одно. Право на самооборону еще никто не отменял. А вот на полноценную войну против своих земляков ни у меня, ни у причин нет…
— Какая у тебя гибкая мораль, Великан, — с нехорошим прищуром смотрит на меня Полковник. — Значит, стрелять в югоросских солдат, которые мешают мародерничать в захваченном турецком банке — это нормально, а вот таких же солдат за мои деньги убивать — уже плохо. Как так? И там, и там — солдаты одинаковые, да и деньги, по большому счету, тоже. Так в чем проблема?
Изобразить замешательство мне совсем не сложно, потому как своим каверзным вопросом старый бандит и впрямь загнал меня в тупик.
— Я не знаю, как это объяснить, но точно знаю, что так оно будет, — упрямо морщу лоб я.
— Интересно, — с непонятной интонацией тянет Полковник. — Очень интересно. Ладно, не буду над тобою издеваться, решение твое мне понятно и давить на тебя я не буду. Я сам офицер и каково сейчас тебе — примерно представляю.
О, как! А чего это ты вдруг со мною так разоткровенничался-то? Полковник, видимо, истолковывает мой вопросительно-недоверчивый взгляд по-своему.
— Что, не веришь? Думаешь, я просто так, для форсу погоны нацепил? На вот, глянь.
С этими словами он протягивает мне стоящую на столе лицевой стороной к нему фотографию в рамке. На фото — счастливая семья флотского офицера: широкоплечий майор с белозубой улыбкой в парадной форме морского пехотинца: черный китель, наградные планки, овальный «огурец» [58] на лихо заломленном берете. Рядом с ним — симпатичная молодая женщина с густыми распущенными волосами, и две девчушки лет семи-восьми, близняшки. Левый угол фото сильно обгорел и от изображения одной из девочек остались только голова и часть плеча. Старый снимок, пожелтевший, что не удивительно. Сделан-то он явно за несколько лет до Большой Тьмы. Вон, у Полковника-то всего одна звездочка на погоне, значит, примерно, лет за пять до того, как всему хана пришла.
58
«Огурец» — овальная кокарда на берете морского пехотинца. Вообще-то, предназначена для матросов и старшин, но часто носится офицерами. А вот матросы — наоборот, носят офицерские. Такое вот флотское фрондерство.
Внезапно взгляд у моего собеседника меняется. Вроде, только что был спокоен, как удав, и вдруг… Сорвало его с нарезки капитально, целую речь мне толкнул про то, какие все-таки сволочи и твари окопались у власти в Югороссии. Циничные и бессердечные ублюдки, что ради своей безопасности и благополучия хладнокровно убили тысячи своих соотечественников. С пеной у рта орал про сожженные лагеря беженцев, про горящую землю и про лужи кипящей на ней крови.
Мля, я вообще-то крепкий мужик, но что-то многовато на меня за сегодня свалилось, сначала хутор, теперь это… А главное — в голосе Полковника боль. Настоящая, неподдельная. Но в глаза его, горящие безумием и жаждой мести, смотреть просто страшно. Даже у таких твердолобых и толстокожих дуболомов как я есть пределы. Я своего достиг — Полковник меня откровенно пугает. Без дураков, до усрачки.
А тот уже завел себя, как глухарь на току и вещает о том, какая страшная месть ждет этих негодяев, когда он, наконец, найдет то, что ищет. Как они за все заплатят и за все ответят. Ой, мама моя женщина, а ведь он это о нашем изделии П-26/17-бис, которое «Вихрь-2ТМ». Похоже, действительно считает его какой-то «вундервафлей», навроде мощной ядерной боеголовки. А увлекся-то как. Мать его так, вылитый доктор Геббельс. Такой же эмоциональный, и такой же больной на всю голову. И такой же опасный.
Интересоваться у оратора, каким вообще образом месть злобным упырям из числа югороссийского руководства относится к убийствам, разбою, изнасилованиям, пыткам и прочим «веселым картинкам» творимым его бандой в приграничных районах, я благоразумно не стал. Уточнять, в курсе ли он, что если искомый им объект — действительно ядерная бомба, то сколько тысяч, или даже десятков тысяч человек погибнет в результате ее применения — тоже. Убедить его у меня все равно не выйдет. Он этот план уже три десятилетия вынашивает, эта месть для него — идея фикс, он только ради нее и живет еще. Так что, максимум чего я добьюсь — попаду под горячее копыто, да пристрелит он меня, прямо тут, в кабинете, как говорится — не отходя от кассы. А мне, между прочим, еще приказ выполнять и людей своих отсюда выводить. Причем, желательно всех и живыми-здоровыми. Так что, уж лучше посидеть и послушать, изо всех сил изображая неподдельный интерес, а местами и горячее согласие.
Полковника вдруг резко отпускает. Разом. Он внезапно замолкает на полуслове и несколько секунд сидит неподвижно, глядя в одну точку прямо перед собой. Потом, словно очнувшись, слегка встряхивает головой и совершенно спокойным голосом продолжает разговор о возможном найме моего отряда. Вот же ж мать твою! Доводилось мне слышать, что такие перепады настроения у разного рода шизиков — дело обычное, но вот вживую увидал в первый раз. И, если начистоту, то вполне мог бы и обойтись. Но — оклемался, и слава богу, в таком состоянии с ним хоть нормальное общение возможно. Оговариваем круг наших будущих обязанностей, задачи, торгуемся по поводу цены. Нормальная рабочая обстановка. Вот только не отпускает меня мысль, что Полковник разговор умышленно затягивает, словно ждет чего-то. Не нравится мне это, ох как не нравится. Неужто старый бандит нам какую-то подлянку задумал? Не успела эта «оптимистическая» мысль промелькнуть в моем мозгу, как лежащая во внутреннем кармане куртки рация разразилась отчаянной и злой матерной тирадой в исполнении Курсанта, а где-то в стороне «Одноглазого медведя» вспыхивает плотная автоматная пальба. Опять накаркал, мля!