Бируни
Шрифт:
Первым, кому Бируни сообщил о своем намерении составить описание всех известных лекарственных растений и трав, был Абу Хамид Нахшаи, главный лекарь газнийской больницы, ставший частым гостем с тех пор, как пошли болезни и дом наполнился запахом целебных снадобий. К радости Бируни, Абу Хамид не только поддержал мысль о создании фундаментального фармако-гностического [20] свода, но и высказал несколько идей, которые сразу же придали замыслу, еще не продуманному до конца, конкретную направленность и глубокий практический смысл.
20
Фармакогнозия —
— Сегодня медики испытывают необходимость не только в описании свойств различных лекарственных средств и их воздействия на организм, — сказал Абу Хамид. — Проблема заключается в том, что в медицинской литературе скопилось множество иноязычных названий, подлинное значение которых известно далеко не всем фармацевтам и врачам. Дело усложняется и тем, что одно и то же лекарство в разных местностях называют по-разному, но случается так, что какое-нибудь название, которое мы в Газне относим к определенному составу, в Гургандже или Багдаде имеет совершенно иной смысл. Все это создает путаницу и нередко приводит к недоразумениям, особенно недопустимым, когда речь идет о человеческой жизни…
Бируни прислушивался к словам Абу Хамида с замиранием сердца, приблизив ухо к самому его рту. Проблема, поднятая газнийским целителем, вдруг оживила в его памяти случай, происшедший в Хорезме много лет назад.
— В знании названий какого-либо лекарства на разных языках есть большая польза, — сказал Бируни. — Я вспоминаю, как один из эмиров Хорезма заболел и ему из Нишапура прислали рецепт лекарства. Рецепт показали знатокам, но они так и не смогли отыскать одно из составляющих его веществ. Тогда кто-то из них сказал, что может помочь. Ему заплатили пятьсот дирхемов чистого серебра, и он выдал им корневище касатика. Они стали обвинять его в мошенничестве, а он возразил: «Вы купили то, что вам нужно, хотя не знали его названия».
После этого разговора Бируни уже четко представлял себе характер предстоящей работы. Огромная эрудиция, накопленная десятилетиями научной практики, и знание нескольких языков должны были стать подспорьем в тщательном анализе и сравнении тысяч различных наименований, из которых следовало выбрать синонимы, дать их эквиваленты на различных наречиях и диалектах, точно установить, что представляют собой обозначаемые ими лекарственные средства, из какого растения или животного добывается и каковы признаки, свидетельствующие о его доброкачественности и чистоте.
Выслушав просьбу Бируни подобрать для него в библиотеке газнийского медресе медицинские трактаты греческих авторов, Абу-л-Фазл искренне удивился.
Но удивительного в такой просьбе ничего не было.
С IX века фармакогнозия на мусульманском Востоке развивалась в русле античной и эллинистической традиций, освоение которых стало возможным благодаря переводам греческих и сирийских медицинских трактатов на арабский язык. Сочинения греков — Гиппократа, Афлимуна, Филагрия, Орибазия, Галена, Руфа, византийца Атьюса ал-Амиди, перса Джурджиса и других ученых древности сделались настольными книгами мусульманских врачей. Главным источником фармакогнозии в странах ислама стало пятитомное сочинение греческого ботаника, фармаколога и врача Диоскорида «О лекарственных растениях», содержавшее подробное описание 750 лекарственных средств.
Вот почему начинать следовало с изучения античных фармакопеи и лишь потом переходить к трудам великих медиков
Число авторов, упоминаемых Бируни в «Фармакогнозии», приближается к 250. В книге обобщены сведения, почерпнутые из медицинских трактатов, создававшихся на протяжении полутора тысяч лет. Огромный фармако-гностический компендий Бируни состоял из 1116 разделов, в которых рассматривалось около 750 лекарственных растений, 101 снадобье животного происхождения, 107 минеральных веществ и 30 сложных лекарств, используемых в качестве противоядий и диетических средств.
Приступая к «Фармакогнозии», Бируни, конечно, понимал, что один, без посторонней помощи, он вряд ли сможет, а точнее, вряд ли успеет освоить такой необозримый материал. Но верные друзья Абу-л-Фазл Серахси и Абу Хамид Нахшаи с самого начала с энтузиазмом подключились к работе, и благодаря их жертвенному бескорыстию дело успешно двигалось вперед.
С благодарностью принимая их помощь, Бируни как мог старался скрыть свои недуги. Теперь уже уверенный, что этот гигантский труд — последний в его жизни, он без сожаления вкладывал в него остатки сил, забывая о боли, буравившей угасающую плоть.
«Кто находится в таком состоянии, — вывел он неровным почерком на полях «Фармакогнозии», — тому не обойтись в своих стремлениях без достойного помощника, который помог бы любовью и добром… Время и место не позволяют, чтобы людей, наделенных такими качествами, было много; куда там! Только в редких случаях появляется один такой человек из множества людей. Хвала единому единственному за одного из них в лице Абу Хамида Нахшаи, отличающегося от подобных ему знанием языка, авторитетом в науках, а также высоким уровнем познаний в медицине, которого он достиг, работая под руководством выдающихся врачей и упорно изучая книги древних и новейших авторов… Он выполнил долг содействия путем присоединения того, что есть у него, к тому, что имеется у меня, и постоянно старался, сообразно месту и времени, расспрашивать тех, кто понимал толк в фармакогнозии».
И чуть ниже — тем же неуверенным почерком: «Да воздадут мне люди исправлением тех ошибок, недосмотров и упущений, кои можно исправить».
Вечером второго дня месяца раджаб 440 года хиджры, или 11 декабря 1048 года по григорианскому счислению, ему стало худо, и он велел Абу-л-Фазлу срочно послать за Абу Хамидом. Умирая он в полном сознании, и, когда в его дом со всей Газны съехались друзья, он улыбался, называл их по имени и каждому успел перед уходом сказать добрые слова.
— Что ты толковал мне однажды о методах подсчета неправедных прибылей? — спросил он судью Абу-л-Хасана Валвалиджи, прижавшегося щекой к его ладони.
— В таком-то состоянии? — изумленно воскликнул судья.
— Эх ты! — сказал Бируни еле слышно. — Я думаю, что покинуть сей мир, зная этот вопрос, лучше, чем уйти из него невеждой.
Все улыбнулись.
Бируни закрыл глаза…
В тот миг, когда со всех сторон надвинулся мрак и белую нить уже нельзя было отличить от черной, в его тускнеющем сознании вспыхнули яркие ночные огни. Он с улыбкой глядел, как они плывут в темноте, разлетаясь серебряными брызгами, и к ним вдруг неодолимо потянулась душа, озябшая от одиночества и печального снега чужбины…