Битва близнецов
Шрифт:
— Ты знаешь меня достаточно хорошо, брат. Кровь, текущая в наших жилах, говорит подчас громче любых слов. Да, ты не ошибся — эта война меня больше не интересует. Я начал ее с одной-единственной целью — достичь Врат, и эти глупцы готовы вымостить мне путь туда своими собственными телами. Именно поэтому меня в конечном счете не волнует, выиграют или проиграют они эту войну.
Я позволил тебе поиграть в полководца, Карамон, и мне кажется, что эта роль пришлась тебе по душе. Ты справился с ней на удивление хорошо и отлично послужил моим целям. Ты и дальше должен будешь служить мне. Ты поведешь мою армию на Заман.
— Я не верю тебе, — хрипло сказал Карамон, яростно сверкая глазами. — Ты не поехал бы навстречу собственной смерти. Ты что-то знаешь, знаешь и молчишь! Ты…
— Я советуюсь только с самим собой. То, что я знаю или не знаю, тебя не касается, а потому — не напрягай мозги в бесплодных раздумьях и догадках.
— Я скажу им! — сквозь зубы процедил Карамон. — Я скажу им правду. Они имеют право знать.
— Что ты им скажешь? Что тебе открылось будущее? Что все они обречены? — заметив в глазах брата сомнение и внутреннюю борьбу, Рейстлин улыбнулся. — Я бы не стал этого делать, брат. Никто тебе не поверит. А теперь, если хочешь когда-нибудь вернуться домой, ты должен надеть доспехи и возглавить свою армию.
Маг снова поднял руки и надвинул капюшон на самые глаза. Карамон резко, с присвистом вздохнул, словно кто-то плеснул ему в лицо ледяной водой. Несколько мгновений он стоял молча, вздрагивая от ярости, которая чуть было не заставила его выйти из себя.
В эти мгновения он не мог думать ни о чем другом, кроме Рейстлина… Вот он смеется на поляне в лесу, вот Рейстлин с кроликом на руках… Рейстлин у костра, он просит посторожить его сон… Ведь не почудилось же ему, Карамон готов был в этом поклясться! Но и сегодняшний Рейстлин тоже реален, реален и холоден, как лезвие ножа, сверкающее на солнце морозным утром.
Понемногу блеск этого ножа начал проникать сквозь туман смущения и растерянности, заполнивший душу и мозг Карамона, бесповоротно и окончательно разрезая еще одну нить, которая связывала его с братом.
Клинок двигался медленно — слишком многое приходилось резать.
Первая ниточка порвалась еще на гладиаторской арене в Истаре, залитой кровью друзей. Карамон понял это только сейчас, во дворе Пакс Таркаса, окруженном седыми от инея каменными стенами, когда внутри обрывалась последняя нить, соединявшая его с загадочной и странной, но все же близкой душой.
— Похоже, у меня нет выбора, — мрачно сказал Карамон.
— Никакого, — подтвердил Рейстлин и, подобрав поводья, приготовился дать шпоры своей вороной. — Я должен заняться кое-какими делами. Госпожа Крисания, разумеется, поедет с тобой, в авангарде. Не ждите меня. Некоторое время я буду ехать следом за вами.
«Итак, указания получены, можно исполнять», — с горечью подумал Карамон, глядя вслед удаляющемуся магу. Он больше не чувствовал гнева, только тупую, ноющую боль в груди. Так болит, он слышал, отрубленная нога или рука…
Во дворе крепости воцарилась поистине мертвая тишина. Предводитель в одиночестве вернулся в свой штаб и начал медленно одеваться.
Когда Карамон вернулся, облаченный в свои старые золотые доспехи, и гномы, и варвары, и его собственные солдаты приветствовали его дружными
Они не только уважали своего предводителя и искренне восхищались им — каждый из воинов чувствовал себя обязанным Карамону за ту блестящую победу, которую они одержали благодаря его превосходному тактическому плану. Многие из воинов верили, что их предводитель — счастливчик, благословленный кем-то из богов. В конце концов, разве не боевая удача Карамона помешала гномам запереть ворота?
Именно поэтому многие почувствовали себя неуютно, когда прошел слух, что армия отправится дальше без него. Об этом говорили вполголоса, причем взоры беседующих непременно обращались к одетому в черное колдуну, если он оказывался в это время поблизости. Никто, однако, не осмелился открыто высказать свое недовольство.
Искренняя радость солдат была приятна Карамону, и он почувствовал себя намного спокойнее. Исполин так взволновался, что в первое время не мог даже говорить. Наконец дар речи вернулся к Карамону, и он отдал необходимые распоряжения.
Затем предводитель взмахнул рукой, подзывая к себе одного из молодых рыцарей.
— Я оставляю тебя в Пакс Таркасе, Микаэл, — сказал Карамон, натягивая перчатки, — и назначаю комендантом крепости.
Молодой человек покраснел от удовольствия, видно, ему польстил приказ генерала, однако он продолжал думать и о своих товарищах — о том, что с его отсутствием в их рядах будет недоставать пары крепких рук и одного верного меча.
— Предводитель, я только простой рыцарь, — смущаясь, ответил Микаэл. — Наверняка найдется кто-нибудь более опытный…
Карамон печально улыбнулся.
— Я знаю, на что ты способен, Микаэл. Помнишь, ты был готов умереть, чтобы выполнить приказ, но нашел в себе достаточно сострадания, чтобы ему не подчиниться. Я знаю, что тебе придется не просто, но не сомневаюсь — ты сделаешь все, что в твоих силах. Женщины и дети, разумеется, останутся здесь, к тому же я буду отсылать в крепость всех раненых. Когда подтянутся обозы, проследи, чтобы они отправлялись по нашим следам как можно скорее. Правда, похоже, это случится не скоро… — Он печально покачал головой и добавил:
— Возможно, вам даже придется прожить здесь всю зиму. Что бы с нами ни случилось…
Заметив, что рыцари озабоченно и растерянно переглядываются, Карамон поспешно прикусил язык. Нет, он не должен показывать, что знает будущее, тем более столь безотрадное. И Карамон, старательно изображая беззаботное веселье, хлопнул Микаэла по плечу и прибавил несколько ничего не значащих бодрых фраз.
Затем, под радостные крики солдат, гигант вскочил на коня.
Когда знаменосец высоко поднял боевое знамя, бодрые приветственные крики раздались с новой силой. Широкое светлое полотнище с черным зигзагом и звездой словно горело в ярких солнечных лучах. Карамону стало казаться, что груз забот, давивших ему на сердце, стал легче. Рыцари выстроились позади своего предводителя, и Крисания тоже приблизилась, чтобы ехать вместе с ними. При ее приближении рыцари расступились со свойственной им любезностью и позволили жрице занять место неподалеку от Карамона. До «ведьмы» им было дела не больше, чем всем остальным, просто она была женщиной, а рыцарский Кодекс предписывал им отстаивать ее честь и охранять ее, не щадя своей жизни.