Битва Деревьев
Шрифт:
— Да он ранен! — ахнула Лана.
Мелких трещинок, покрывающих тело Кучека, стало куда больше.
— Дыра в голове… — протянул Орхар растерянно. Монстр успел попасть в голема своим рогом — на середине лоб был проломлен, из него мелкой струйкой сыпалась не то сухая глина, не то темный песок. Кучек остановился, неуверенно повернулся, качаясь.
— Убоюн… — проскрипел он. — Обратно поломался. Кучек вспомнил!
Лана шагнула к нему, поднимая руку, но Драэлнор велел:
— Не трогай!
Он уплотнился, сложенный из звуков силуэт стал телом… и теперь Эльхант
Он заглянул в дыру на лбу голема, повторил: «Не касайтесь его», — и отошел к воде.
— Смотри, Альвар-юнец, — тихо позвал старик. — Смотрите все.
Кучек стоял неподвижно, а Орхар, Лана и Септанта приблизились к старцу. Тот склонился над окруженной лохматыми водорослями корягой, которую волны выбросили на берег.
— Вспомнил хозяина, — донеслось сзади, но никто не повернулся.
— Что это? — спросила Лана.
— Дракодонт придавил ее ногой, когда шел по реке, — откликнулся Лучшая Песня. — Сломал.
— Да нет же, я про это! — Амазонка присела у сиренево-желтой паутины, которая, прилипнув к коряге частью своих нитей-лучей, распласталась на берегу.
— Не касайся его, — сказал Эльхант. — Это портал друидов.
— Через него вы попали сюда? — не дожидаясь ответа, старец велел: — Ступайте все. И не трогайте голема.
Они отошли. Теперь спина наклонившегося Драэлнора скрывала от них корягу и паутину.
Лана встала перед Кучеком, с жалостью разглядывая его. Тонкая серая струйка сочилась из раны, стекала по лицу, по широкой груди и падала на землю.
— Он же весь… весь вытечет! Кучек, слышишь? Ты слышишь меня?
Голем медленно повернул голову.
— Кузня, — скрипнул он. — Хозяин. Кроха. На рынок посылал или в мастерскую. Големы железо делали. Кучек другими командовал.
Что-то произошло там, где стоял старец. Музыка плеснулась, на мгновение став громче, и весь берег словно качнулся.
— Эй… — начал Септанта, делая шаг к коряге, но Драэлнор уже шел к ним — и в обеих его руках было теперь по обрывку паутины. Нити дрожали, корчились, красные прожилки в них пульсировали, будто крошечные сгустки крови бежали по ним.
— Ко мне не подходите.
Лучшая Песня приблизился к голему, внимательно поглядел на него, приподнявшись на цыпочках, вложил один из обрывков в рану. Клок паутины содрогнулся, распластался, судорожно выгибаясь и протягивая во все стороны свои лучи. По телу Кучека прошла волна дрожи, мелкие кусочки глины посыпались из ран-трещин, упали на землю. Паутина налилась светом, нитей стало больше… Вспышка — и она заняла целиком всю рану, затянула пролом, прилипнув к краям или, быть может, пронзив концами лучей глиняную кожу. Текущая наружу струйка песка исчезла. И сразу сбоку донесся голос Орхара. Оказывается, солдат залез на голову дракодонта, утвердившись на могучей челюсти и приложив ладонь козырьком ко лбу, глядел вдаль.
— Это што? Сюда смотрите! Эй, дукс, все!
Лана и Эльхант пошли к нему, а Драэлнор остался возле голема. Было уже светло; обойдя тушу монстра, Эльхант увидел силуэт Горы Мира на фоне неба и разлившуюся у подножия бледную зелень. Она клубилась, выбрасывая мшистые щупальца, подползала все ближе к склонам. И еще одно пятно, совсем небольшое, но темное, густое, отделившись от основной массы, двигалось в сторону Коры.
— Он отправится с тобой, — донеслось сзади.
— Что? — Эльхант обернулся. Голем, волоча серп, брел к сараю.
— Что ты сказал?
— Он поплывет с тобой.
— Куда поплывет?
Лучшая Песня оглянулся на корабль и вместо ответа спросил:
— Ты добыл Око?
— Да. Оно в хижине.
— Ну так идем туда.
— Я был в Корневище, в доме оллама, проводил изыскания. Еще был в подземельях, возле обители умертвил, — заставил себя спуститься, хотя долго оставаться под камнями не смог. У подножия Горы видел карликов, про которых ты сказал мне еще под колодцем…
— У подножия? — переспросил Эльхант.
Все, кроме Кучека, находились в хижине. Орхар ел, сидя за столом, Лана, Септанта и старец сидели на поставленных в круг табуретах. Между их ног на полу лежал золотой обруч. Драэлнор спрятал второй обрывок паутины — Септанта не видел, когда и куда, возможно, старец слил его со своим телом. К обручу Лучшая Песня пока что не прикасался.
— Этой ночью на гномов напали мракобестии. Три больших отряда. Карлики отступили вверх. Не перебивай, я расскажу все.
Драэлнор надолго замолчал. Кучек звенел и скрипел в сарае — должно быть, мастерил себе новый убоюн. За столом чавкал Орхар.
— А еще я разговаривал с одним из тех существ, что обитают в коридорах между мирами, и узнал многое, — произнес наконец старец. — И вот теперь я вижу… — он двинул ногой, собираясь коснуться обруча, но не сделал этого. — Теперь вижу: да, их здесь нет.
— Чего нет? — спросила Лана недовольно. Амазонку раздражала манера, в которой Лучшая Песня вел беседу.
— Жемчужин, воительница, слишком юная, чтоб понимать меня. Они — капли росы на нитях паутины. Я не знаю их количества. Но жемчужины необходимо добыть, Альвар-юнец…
— Добыть… — повторил Септанта. — Гномы тоже говорили про какие-то жемчужины. Они нужны, чтобы справиться с Повелителем Праха? Надо знать, сколько их.
Старец помолчал, размышляя.
— Вряд ли одна… Мир не единствен, не так ли? И люди — есть мужи и жены, дети и старцы. Земля и небо, добро и зло, черное и белое, левая и правая рука, день и ночь… Да и она сказала, что их больше. Значит, две? Нет, все же — нет. Мир не двуедин, скорее он триедин. Муж, жена и дите; я, мир и Вечные… да и углов у пирамиды три, как и сторон… Значит, три жемчужины? Это крайне вероятно, хотя ведь в мире четыре стихии. Впрочем, некоторые утверждают, что их пять — есть еще стихия духа, Песнь мира… Нет, я полагаю; пять — слишком много. Жемчужин либо три, либо четыре.