Битва на Калке
Шрифт:
– На повозке уйдет больше времени, – сказал вслух Субурхан, как бы размышляя сам с собою, – Но, ты прав. Зато, воины будут все время тебя видеть. Это тоже хорошо.
Главный монгол встал, завершив курултай монгольских нойонов, что Забубенный для себя переводил как «сходняк крутых чуваков».
– Прощай. Вели своим рабам подготовить все к походу. На рассвете ты выступаешь на Днепр с Буратаем.
И с этими словами генералитет покинул юрту Кара-чулмуса. Снаружи раздалось несколько командных криков, ответом на которые послужил многочисленный конский топот. Озадаченные новыми делами многоопытные Субурхан, Джэбек и Тобчи ускакали отдавать распоряжения. Следовало за один вечер отобрать и подготовить к походу несколько тысяч конников. Но, для кочевых народов, а тем более для монголов, которые могли легко уйти в поход на пару лет, преодолеть по пути тысячи километров и взять сходу сотни городов, предстоящие операции были не более чем рядовыми.
Когда монгольские генералы удалились, Забубенный кликнул переводчика, дежурившего снаружи у юрты, и приказал:
– Плоскиня, приготовь завтра к утру мою походную повозку. Чтобы там все было по высшему разряду, – меха нормальные, еда и найди выпить чего-нибудь. Да и сам со мной, вместо кучера поедешь. Переводить то надо кому-то. А то нам с Буратаем каким-то многое надо будет обсудить по дороге, а я еще не все глаголы выучил.
Вождь бродников, молча поклонился.
– Все будет исполнено, повелитель.
– Отлично, – кивнул Кара-чулмус, – не забудь только гонцов отослать к себе на историческую родину. Да скажи им, чтоб не торопились, мастеров получше искали, да самых толковых. У вас там толковые мастера-то есть? Ну, резчики по дереву, такие чтобы с топорами виртуозно управляться могли?
– Да, топор дело привычное, – ответил задумчиво Плоскиня, – разбойников у нас много.
– А чтобы церковь без единого гвоздя могли поставить? – уточнил Забубенный и спохватился, – да что я говорю, какая церковь, вы же язычники. Ну, так есть нормальные мастера-то, гениальные плотники?
– Да поищем, – как-то неуверенно пробормотал Плоскиня.
Чувствовалось, что с настоящими плотниками будут проблемы.
– Сдается мне, – произнес вслух свои сомнения Забубенный, – что, хреновые из бродников плотники. Ладно, иди уже, камердинер, распоряжения отдавай своим холопам. А Кара-чулмус спать будет. Устал что-то сегодня, а завтра будет великий день, в поход отправляемся. Надо выспаться. Силы восстановить.
И глядя, как Плоскиня медленно выходит из юрты, задумчиво приподнимая полог, будто слова Кара-чулмуса показались ему снова какими-то странными, не соответствующими образу степняка-вампира, Забубенный добавил:
– А том мои медные когти джезтырнак растут медленно, железа в организме не хватает, понимаешь. Вот кровь свежая постоянно и требуется.
Плоскиню как ветром сдуло. Великий механик усмехнулся и лег спать. Сил он сегодня действительно потратил не мало. А впереди его ждал первый совместный поход с монголами.
Глава восемнадцатая.
«Кара-чулмус идет в поход».
Ночь он провел спокойно, без сновидений. А утром, едва выйдя из юрты, увидел такое, что от неожиданности почувствовал себя хоббитом на съемках фильма «Властелин Колец». Прямо перед его юртой, выстроившись в ряд, молча стояло бесчисленное монгольское воинство. Тысячи коней, образовав строй от одного края степи до другого, переступали с ноги на ногу, осторожно пофыркивая, словно боясь потревожить спящий дух степняка-вампира. Оседлав этих коней, возвышались над ними тысячи всадников, показавшиеся Забубенному сначала восковыми куклами, поскольку ни один мускул не двигался на из лицах. И только присмотревшись, он все же догадался, что они живые, но замученные уставом.
Григорий даже вздрогнул от неожиданности, решив, что Субурхан хочет снова послать его на смертельное испытание через бой с очередным багатуром. Но, на сей раз, перед стройными рядами конницы стояла его походная повозка, запряженная двумя лошадьми и укомплектованная всем необходимым. Рядом стоял верный переводчик Плоскиня.
Желанию рассмотреть лица воинов сильно мешали их доспехи, изучая которые Забубенный вообще решил, что историки плохо доносили до людей из современного ему народа состояние древнего искусства изготовления доспехов в восточных степях. Про несчастных крестоносцев, носивших на головах железные ведра и не мывшихся по два месяца, писали много и картинки рисовали. А вот про монгольских всадников сообщалось крайне мало. В лучшем случае им приписывали кожаную тужурку и шапку. Теперь же, стоя перед строем этих товарищей, красовавшихся на своих скакунах перед Кара-чулмусом в лучах рассветного солнца, Забубенный своими глазами увидел, что модельеры, одевавшие этих вояк были на голову выше всяких там Зайцевых и Юдашкиных, не говоря уже об иностранных Жанах-Полях и Пьерах-Карданах.
Первые десять рядов кочевого войска были представлены тяжело вооруженными конниками, доспехи которых были выполнены с особенной тщательностью. Прочный, из толстого металла, куполообразный шлем с островерхим флажком боевой принадлежности крепко сидел на голове. Шея закрывалась плотной кольчугой ниспадавшей на плечи, прикрывавшей ее от стрел и даже косых ударов копья и меча. Мощные наплечники из пластин листовой стали, аккуратно подогнанных одна к другой закрывали руки воина от плеча до локтя, а ниже виднелись нарукавники, похожие на древние бухгалтерские, только металлические. Торс монгольского тяжеловооруженного всадника был опоясан крупными пластинами, закрепленными на мелкой кольчуге. Такой панцирь мог выдержать прямое попадание копья любого крестоносца, сохранив жизнь монгольскому воину.
Кроме защитной функции, все эти металлические пластины служили местом приложения творческих сил мастеров по доспехам. В состав доспехов, кроме пластин и кольчуги, входила разноцветная кожа, от чего в целом они смотрелись довольно модно, – в красно-серебристых и красно-коричневых тонах. У многих воинов на груди и плечах были выгравированы различные непонятные надписи, символы, изображения солнца и луны, зверей и птиц. Судя по всему, это были либо боевые девизы воинов, либо заклятия и обереги, помогавшие победить врага. Забубенный присмотрелся к этим надписям и по общему смыслу рисунков попытался идентифицировать увиденное. Получалось разное. Основная масса девизов звучала так: «Ягуар побеждает змею», «Сокол терзает собаку», «Свинья топчет грязь». Но попадались и более странные надписи, вызывавшие у Забубенного сомнения в правильности трактовки изобразительных образов древнемонгольских граверов: «Меня ничем не остановишь», «Кто не спрятался, – я не виноват» и «Сейчас поближе подойдем». А последнюю надпись из увиденного, Григорий, несколько поколебавшись, перевел как: «Не забуду мать родную». Хотя, на счет ягуара мог и ошибиться. Вдруг они в Монголии не водятся?
Все, что находилось у монголов ниже пояса, то есть, лошадь, прикрывалось добротно склепанной юбкой из тех же металлических пластин, подогнанных очень аккуратно, одна к одной. Бронеюбка начиналась от нижнего края панциря, то есть почти от бедра, и заканчивалась где-то чуть ниже колена всадника. Под коленом виднелись кожаные сапоги типа «казаки» с металлическими носами, призванными разить пешего врага в глаз.
Вся эта конструкция, таким образом, защищала добрую половину лошади, плавно перетекая в бронепопону. Забубенный оценил гениальность монгольских модельеров по доспехам. Делать металлические штаны было бы не удобно, молний еще не придумали, а скакать в них по степи было бы жарко, да и все остальное делать на ходу тоже трудновато. Ну а ходить, – так просто тяжело.
Нижняя часть монгольского организма, то есть лошадь, без симбиоза с которой никто во всем обширном монгольском улусе уже давно не считал себя человеком, была охраняема от стрел и копий также мастерски сделанной попоной из бронепластин. Шея благородного животного была наглухо закрыта панцирем с заклепками, способным выдержать удар боевого топора пьяного викинга. И даже берсерка. А берсерки, – это, как известно, – самые пьяные викинги, которые ходят в бой даже без доспехов. И не потому, что забывают их надеть спьяну, а потому что им, – море по колено.