Битва судьбы
Шрифт:
– Ясно, – усмехнулся маг и остановился. – Небольшой привал. Запахнись, а то простудишься.
Леслав неохотно подчинился. Некоторое время потратил на то, чтобы отдышаться, и тут же понял, что зверски голоден. Но не успел Леслав дожевать вытащенный из мешка хлеб с салом, как учитель прервал трапезу:
– Пошли, обжора.
– Уже? – Юноша вздохнул так, что разжалобил бы закоренелого злодея, но на мага вздох никак не подействовал.
– Уже-уже. Нам еще больше пятнадцати верст идти. Или ты хочешь в лесу заночевать?
– Нет,
Лес тянулся, огромный, холодный и мертвый. Шли по ельникам, темным и мрачным, словно пещеры, по березнякам, таким светлым, что казалось, там светится сам воздух. По редколесью учитель гнал безжалостно, едва не тащил за собой.
После очередной пробежки, когда Леслав чуть не свалился, он обратил внимание на то, что небо потемнело, невидимое за тучами солнце скатилось к горизонту. Не успел удивиться, что день так быстро закончился, как деревья надвинулись исполинскими белыми призраками, между стволами сгустился мрак.
Силы начали иссякать. Мысли из головы исчезли, стало не важно, куда и зачем ставить ноги. Мир для Леслава сжался до фигуры наставника впереди, белесых силуэтов по бокам и одной мысли: «Когда все это закончится?» Откуда-то справа, из-за прошитого снегом лесного занавеса, донесся едва слышный собачий лай. Юноша встрепенулся:
– Мы пришли, учитель?
– Нет, еще нет, – с усталым вздохом ответствовал маг.
И они пошли дальше, сквозь темный лес и начавшийся снегопад. Сначала снежинки падали мелкие, словно песчинки. Потом вьюга усилилась и повалили огромные хлопья. Стало похоже, что кто-то сердитый рвет на небе белые ткани и швыряет обрывки вниз, на землю.
Деревья стали неразличимы под шелестящим белым пологом. Леслав брел почти вплотную к учителю, иначе непременно отстал бы. Когда началась вьюга, маг слегка замедлил ход, но шагал уверенно, словно помнил дорогу наизусть. Не терял направления, даже если приходилось петлять, обходя завалы.
Охотник
Хорт шел по сотни раз уже пройденному маршруту. Вокруг тянулся знакомый до последнего дерева лес. Снег поскрипывал под снегоступами, а лук без тетивы оставался за спиной. Все равно, если верить «Книге Дней», сегодняшний день не подходит для промысла.
Дошел до приметного знака – огромной сосны-выворотня, чьи корни раскоряченным пауком торчат из-под снега, и тут охотника настиг приступ. В груди засипело, словно туда поместили дырявые кузнечные мехи. Воздух загустел острыми иголочками, отказался лезть в окостеневшее горло. Хорт остановился, привычно напрягся, сдерживая животное желание вдохнуть. Делать это пока нельзя, воздух сейчас – яд. И лишь когда в глазах потемнело, а в висках застучали тяжелые молоты, он позволил тонкой струйке проникнуть в измученную грудь.
Долго еще стоял, отдыхая, подставляя лицо падающему снегу. Еще два раза пришлось сдерживать дыхание, пока противное сипение не ушло из груди. Только после этого
Хорт давно привык к ужасным, выматывающим приступам. Они преследовали его с самого детства. Не помогали лекарства, не помогала магия. Один научился справляться с приступами, один и вел хозяйство. Жил бобылем, на отшибе, в двух верстах от Болотных Выселок, ближайшей деревни. Болезнь не мешала ставить капканы и сети, рыть ловушки, бортничать, да и сидеть в засаде, поджидая дичь. Собаку Хорт не держал, обходился так. Свой нюх не хуже собачьего, а слуху позавидует даже рысь. Добычу сбывал в деревне, меха несколько раз в год возил на торг в Весеград.
Пока восстанавливал дыхание, стемнело, да и снегопад усилился. Охотник развернулся и пошел в сторону дома. Через несколько верст вышел к крохотной избушке, стоящей меж огромных сосен.
Привычно скрипнула дверь, пахнуло теплом. Хорт снял полушубок, снегоступы, разулся. Из сеней перешел в единственную комнату своего обиталища, почувствовал запах шкур и черствого хлеба. Из печи, что по заветам предков занимает северо-восточный угол, оранжевыми глазками подмигнули угольки. Зажег лучину. Ее дрожащий желтый свет упал на стены.
Лавка скрипнула под телом охотника, рука его потянулась под стол, к небольшому ящику, где лежит выменянная на прошлой неделе фляга с самогоном. Хорт вынул булькающий сосуд и неожиданно замер. Вечный шум леса за стенами нарушили какие-то чужие, неправильные шорохи. Не успел что-либо сделать, как скрипнул снег у крыльца, раздались голоса.
– Держись, Леслав, мы пришли, – произнес кто-то, и Хорт вздрогнул; голос показался хорошо знакомым.
В дверь постучали.
– Входите, – сказал охотник, пряча флягу и подтягивая поближе топор.
Послышалась возня в сенях, затем дверь отворилась. Вошли двое мужчин, один постарше, второй помоложе. Вглядевшись в лицо первого из них, хозяин дома на мгновение застыл, а потом злая усмешка исказила его лицо.
– Вот кто явился ночью в дом ко мне, словно тать, – сказал Хорт. – Тот, кто отказывается помочь, когда в нем есть нужда, но кто сам ни в жизнь не отвернется от чужой помощи. Что же, маг, я не скажу, что рад тебя видеть. Но законы гостеприимства не нарушу. Мой дом – ваш дом.
– Благодарю. – Родомист склонил голову и сел. Спутник его, юноша, почти мальчик, опустился рядом.
– Раздевайтесь. – Хорт подкинул в очаг дров. В комнатушке стало светло. Тьма попряталась по углам. – Сейчас придумаем что-нибудь вроде ужина.
И он полез в ларь, где хранил съестные припасы.
Ученик
Когда Леслав проснулся, хозяина видно не было. В избе стояла тишина, даже вьюга за окном стихла. Было тепло, пахло мышами и гречневой кашей. Мышцы сладко болели, тело ломило от усталости.
Повалявшись немного, Леслав подумал, что спать до полудня – не к лицу будущему магу. Со стоном слез с печи, оделся. Через мгновение дверь стукнула, впуская учителя.