Битва за Дальний Восток. От противостояния к Антанте
Шрифт:
Вторя министру иностранных дел, приводил свои аргументы и морской министр:
– Англия фактически создает свой Тихоокеанский флот. Поэтому нам надо срочно увеличить морской бюджет и строить свой полноценный флот для Дальнего Востока, а также линию приморских крепостей!
– А где на все это взять денег! – возмущался министр финансов Витте.
– Это уже не моя печаль! – отвечал августейший генерал-адмирал. – На то вы на должность и поставлены, чтобы деньги выискивать!
Увы, мечты Лобанова-Ростовского об общем демарше европейских держав против Японии не сбылись. Франция и Германия предпочли отмолчаться.
Поэтому в апреле 1895 года Витте и Ванновский убедили Николая II принять третий вариант. Вдохновленный красноречием советчиков, Николай размечтался:
– Я верю, что нам удастся создать
Летом 1896 года в Россию на коронационные мероприятия Николая II прибыл «серый кардинал» правительства Цыси Ли Хунчжан, тот самый, кто, подписывая Симоносекский мир, едва не погиб от японской пули. Уже в пути китайского политика готовили к важной встрече. Так, в Порт-Саиде с ним встретился личный посланник Витте князь Ухтомский. Тема беседы была секретной и конкретной: Россия намеревалась получить в Маньчжурии такую же концессию на железнодорожное строительство, какую Франция получила в Южном Китае. Речь шла о лоббировании российских интересов в Китае, причем, конечно же, не бескорыстно. Поэтому во время визита Ли Хунчжана он без особых возражений подписал с министром иностранных дел князем Лобановым-Ростовским и министром финансов Витте соответствующий договор, вошедший в историю под названием «договор Ли – Лобанова». А после отъезда Ли Хунчжана в Петербурге появился принадлежавший ему китайский чайный дом, приносивший хозяину немалый доход.
В июне 1896 года русские и китайские дипломаты подписали Московский протокол, который предоставил России исключительные права на строительство железной дороги через Маньчжурию к Желтому морю. Более того, отныне Пекин был обязан совещаться с Петербургом по вопросам своей внешней политики. Кроме этого, Россия учреждала особый Русско-Китайский банк для финансирования новых проектов и брала под контроль китайскую и корейскую армии, направляя туда военных инструкторов. В рамках Большой Игры это был очень серьезный ход, который одним махом менял ситуацию на Дальнем Востоке. Было очевидно, что вскоре последует ответная реакция со стороны Англии – таково было незыблемое правило Большой Игры. Впрочем, к этому в Петербурге были готовы.
Хуже было иное. Несмотря на утвержденный императором курс нашей дальнейшей политики в Дальневосточном регионе, межведомственная борьба группировок в высших эшелонах власти продолжилась, что серьезно затрудняло проведение выверенного политического курса. Примером тому служит подписанное в апреле 1898 года послом бароном Розеном соглашение с Японией по Корее (т. н. протокол Ниси – Розена). Удивительно, но ряд положений этого соглашения прямо противоречил статьям Московского протокола.
– Воистину, у нас правая рука не знает, что делает левая! – сокрушались тогда мидовские чиновники.
В целом Европа восприняла нашу политическую инициативу в Дальневосточном регионе спокойно, усматривая в ней упреждающий маневр по отношению к Китаю и Японии. Разумеется, совершенно иной была позиция Англии. Сент-джеймский кабинет был раздражен действиями коллег с Певческого моста. Премьер-министр Роберт Солсбери был категоричен:
– Русские снова пытаются окружить Индию зависимыми от себя и враждебными нам государствами!
– Нынешняя активность Петербурга на Дальнем Востоке грозит нарушением сложившегося баланса! – поддержали его другие члены кабинета.
Как всегда, не обошлось без ястребов, которых возглавил лорд Джеймс Керзон, писавший: «Именно Россия угрожает ее (Цинской империи. – В.Ш.) границам в Восточном Туркестане и на Памире, Россия, которая постоянно под предлогом научного изучения покушается на Тибет, Россия, чья тень нависает над Кореей, Россия, которая строит великую Транссибирскую железную дорогу, способную позволить ей доставлять войска в любой пункт границы с Китаем, протяженностью 3 тысячи 500 км».
Предприимчивый и честолюбивый старший сын барона Скарсдейла, свой путь в большой политике Керзон начал на посту помощника министра по делам Индии. Разумеется, Керзон принадлежал к консерваторам-тори, причем считался там одним из самых правых. В 1895 году в новом кабинете маркиза Солсбери он занял пост заместителя министра
– Проникновение России в глубь Китая гарантирует нам самые негативные геополитические последствия! Если Россия разместит эскадру в корейских портах, нас ожидают осложнения для судоходства и военной деятельности в бассейне Янцзы и в Желтом море.
– Что же вы предлагаете? – спрашивали его журналисты.
– Не пускать русских в Китай! – в ответ пыхтел им своей трубкой воинственный лорд. – Как понимаете, на самом деле все очень просто!
Керзону вторил отставной вице-адмирал Чарльз Бересфорд: «Британские торговцы указали, что, если Россия открыто аннексирует Маньчжурию, Корея будет отрезана и попадет под ее (России. – В.Ш.) полную власть; Монголия будет легко поглощена, а вместе с ней и обширные пространства для скотоводства, необходимые Китаю. Это позволит России контролировать орды иррегулярной кавалерии, которые до недавнего времени опустошали весь Китай, и также даст им контроль над многими миллионами закаленного и выносливого населения, которое нужно только натренировать и дисциплинировать, чтобы использовать в качестве наилучших в мире солдат. Они также подчеркнули, что если Россия овладеет этими территориями, то ничто не сможет остановить ее продвижение с севера Китая к его центру, а из центра – к Индии, парализуя тем самым английскую торговлю и предпринимательство».
Заведующий внешнеполитическим отделом газеты «Таймс» Вилли Чайрол писал о страхе перед «русской лавиной» в Восточной Азии.
– Посмотрите в глаза правде! – призывал он своих читателей. – Русские только ждут удобного момента, чтобы смести наши порядки при помощи местных туземцев! Россия вот-вот подчинит себе Цинскую империю, после чего этот «больной человек» Дальнего Востока умрет, а его наследство присвоят русские!
В высших кругах Англии постепенно наступало понимание необходимости смены внешнеполитического курса. Лондону срочно был необходим союзник, так как в одиночку противостоять на Тихом океане сразу нескольким серьезным державам Лондон не мог. Первоначально английские политики решили было опереться на Китай, но насквозь прогнившая Цинская империя создавала больше проблем, чем могла чем-то помочь. Нищая Корея была не в счет. Оставалась Япония.
Тот же Керзон и его единомышленники, ранее настаивавшие на союзе с Цинской империей, после ее разгрома мгновенно переметнулись на сторону победителя, заявив, что лучше Японии для Лондона союзника нет и быть не может.
Но осторожный премьер-министр Солсбери все еще пребывал в сомнениях, не решаясь сделать свой окончательный выбор.
От английских ястребов не отставали и ястребы американские. Так, журналист с Потомака Беверидж метафорически описывал русское продвижение на Дальнем Востоке: «Итак, русское наступление – это финансовое и коммерческое движение от Владивостока, напоминающего Гибралтар, на севере вдоль берегов Тихого океана вплоть до самой цитадели английского влияния на крайнем юге Китая. Это также и дипломатическое наступление через провинции Королевства цветов (так иногда в то время именовали Корею. – В.Ш.) все туда же на крайний юг. Это наступление торговыми судами и боевыми кораблями из Одессы… русскими крестьянами, создающими хозяйства и постоянное жилье в бассейне Уссури, богатой плодородными землями, и даже в пределах Маньчжурии; городами и поселками в самом ее сердце, которую до настоящего времени все мудрейшие государственные деятели мира считали, хотя и не без опасений, исконно китайской территорией».
Впрочем, помимо России, головной болью для англичан на Дальнем Востоке являлась и Германия. Кайзер Вильгельм имел амбиции куда больше, чем российский император. Немцы нагло захватили китайскую бухту Цзяочжоу, создали на полуострове Шаньдун свою военно-морскую базу и, самое главное, начали энергично вытеснять английские товары на азиатских рынках.
Поэтому англичане стояли перед нелегкой дилеммой, с кем дружить и против кого? Если соперники обозначились сами – Россия и Германия, то с союзниками в Европе дело обстояло сложнее.