Битва за Рим (Венец из трав)
Шрифт:
Вообще посетителей было достаточно, хотя и не так много, как могло бы быть месяц назад. Катул Цезарь, Луций Цезарь, Антоний Оратор, цензор Красс уже находились в ином мире, где с нетерпением поджидали Гая Мария. Луций Цинна нанес визит несколько раз; в первый раз он мягко извинился за Квинта Сертория:
– Он не может в такой момент оставить свой легион.
Юлия проницательно посмотрела на него и сказала только одну фразу:
– Скажи нашему дорогому Квинту Серторию, что я все прекрасно понимаю и соглашаюсь с ним.
«Эта женщина действительно все понимает!» – подумал Цинна. Он простился как можно быстрее, полагая, что пробыл в доме достаточно долго, чтобы обмануть «бардаев».
Бодрствование продолжалось, и каждый член семьи поочередно занимал место у постели умирающего. Юлия постоянно была рядом с ним. Но когда настал черед Цезаря-младшего, тот наотрез отказался войти в комнату.
– Я не могу находиться в присутствии смерти, – спокойно произнес фламин Юпитера самым невинным тоном.
– Но Гай Марий еще не умер, – возмутилась Аврелия, бросая быстрый взгляд на Сцеволу и его жену.
– Он может умереть, пока я буду там находиться. А я не могу этого допустить, – твердо сказал мальчик. – После того как он умрет и его тело уберут, я произведу необходимый обряд очищения.
Только его мать уловила насмешку в голубом взоре. И, заметив это, Аврелия вдруг почувствовала к мальчишке ненависть.
Когда Юлия появилась перед приглашенными – Марий-младший буквально силой оторвал ее от ложа умирающего мужа, – именно Цезарь-младший подошел к ней и увел в другую комнату. Аврелия без сил опустилась в кресло. Она поняла, что теперь Гай Марий свободен.
– Ты должна поесть, – тем временем говорил мальчик своей любимой тетушке, укладывая ее на ложе. – Строфант сейчас принесет.
– Но я совсем не голодна! – прошептала она. Лицо ее было белее покрывала, которое слуга постелил на ложе. У Юлии в доме даже не было собственной постели – только та, которую она разделяла с Гаем Марием.
– Голодна ты или нет, но я собираюсь накормить тебя горячим супом. – Цезарь-младший произнес это таким тоном, что даже сам Марий не стал бы возражать. – Это необходимо, тетя Юлия. Все это может продолжаться много дней. Он не так-то легко уйдет из жизни.
Появился суп вместе с несколькими ломтями черствого хлеба. Цезарь-младший заставил ее выпить суп и съесть несколько кусков – он мягко, но неумолимо уговаривал ее, присев на край ложа. Только когда чаша опустела, Цезарь убрал лишние подушки и накрыл свою тетку покрывалом.
– Как ты добр, маленький Гай Юлий, – проговорила она, прикрывая слипающиеся глаза и готовясь заснуть.
– Только к тем, кого я люблю, – ответил он, сделал паузу и добавил: – К тебе, к матери – и ни к кому больше. – Он наклонился и поцеловал ее в губы.
Пока она спала – а это продолжалось несколько часов, – Цезарь-младший, свернувшись калачиком в кресле, наблюдал за ней. Его веки отяжелели, но он не позволял себе закрыть глаза. Он буквально впитывал в себя ее образы, нагромождая их один на другой в своей памяти; никогда больше она уже не будет так безраздельно принадлежать ему, как сейчас, пока спит.
Однако ее пробуждение разогнало его грусть. Юлия заволновалась, и он успокоил ее, уверив, что состояние Гая Мария по меньшей мере не изменилось.
– Сходи искупайся, – приказал он своей тете Юлии твердым тоном. – К твоему возвращению я приготовлю немного хлеба и меда. Все равно Гай Марий не сознает, с ним ты или нет.
Проголодавшись после сна и купания, Юлия охотно съела и хлеб и мед; Цезарь-младший все это время оставался в кресле и, хмурясь, наблюдал за ней.
– Я отведу тебя назад, – сказал он наконец, – но сам не смогу войти в ту комнату.
– Нет, конечно, ведь ты же теперь фламин Юпитера. Мне так жаль, что тебе ненавистна эта должность!
– Не беспокойся обо мне тетя Юлия. Я сам со всем справлюсь.
– Благодарю тебя за помощь, Цезарь-младший. – Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала. – Ты – такое утешение!
– Только для тебя, тетя Юлия. Тебе я готов отдать жизнь. – Он улыбнулся. – Возможно, будет не слишком далеко от истины сказать, что я это уже делаю.
Гай Марий умер в четыре часа утра, когда все вокруг замерло в предрассветной мгле и лишь изредка где-то лаяли собаки да кукарекали петухи. Это был седьмой день его беспамятства и тринадцатый день его седьмого консульства.
– Несчастливое число, – заметил великий понтифик Сцевола, поеживаясь и потирая руки.
«Несчастливое для Мария, но счастливое для Рима», – подумал каждый, кто слышал его слова.
– Ему надлежит организовать публичные похороны, – заявил Цинна, появляясь в сопровождении жены и младшей дочери Циннилии.
Но Юлия, спокойная, с сухими глазами, покачала головой.
– Нет, Луций Цинна, не следует устраивать их за счет государства. Гай Марий достаточно богат, чтобы потратиться на собственные похороны. Финансы Рима в тяжелом состоянии. Кроме того, я хочу, чтобы это было только семейным делом. А потому известие о смерти Гая Мария не должно выйти за пределы этого дома, пока похороны не завершатся. – Юлия содрогнулась, лицо ее исказила гримаса. – Можем ли мы каким-нибудь способом избавиться от тех ужасных рабов, которых он принял на службу?
– О них уже позаботились шесть дней назад, – ответил Цинна, краснея, поскольку никак не мог скрыть свое душевное беспокойство. – Квинт Серторий заплатил им на Марсовом поле и приказал покинуть Рим.
– А, ну да! Я и забыла, – сказала вдова. – Как любезно со стороны Квинта Сертория решать наши проблемы!
И никто не понял, с иронией она это сказала или вполне серьезно.
– Ты уже сходил за завещанием Гая Мария в храм Весты, Гай Юлий? – Юлия подняла голову и посмотрела на своего брата Цезаря.