Благие пожелания
Шрифт:
Ах ты Боже мой! Дверь открыла хорошенькая, чистенькая девчонка. В домашнем халатике и тапочках. Увидела его огромную фигуру в пролете и круглое удивленное лицо. Покраснела вся. Пошла пятнами. В это-то мгновение стала видна Дубравину вся ее наивная чистая душа.
На контрасте — Светка-то деловая, в модном джинсовом прикиде. Шустрая. А эта маменькина дочка. Домашняя.
Стала Светка их знакомить:
— Мой бывший однокурсник Александр Дубравин!
— Таня! — мягко и тихо произнесла девушка.
Дубравин
Сели пить чай. Так как-то уютно, спокойно стало Дубравину в этом чистеньком ухоженном доме, что и уходить не хотелось. А надо!
На прощание поцеловал хозяйке кончики пальцев. Тут уж она залилась краскою до корней волос.
А Светка — девка хитрая. Все-то ему и выложила. Университет подруга заканчивает. Никого у нее нет. А хочется любви. Тепла. Семья хорошая, интеллигентная.
Щебечет себе Светка в машине. А сама все поглядывает на него. Видать, что-то задумала.
Договорились. Заметку в его газету она напишет. Через неделю передаст при встрече.
Дубравин продолжает носиться по республике, как «черный вихрь». Правда, теперь интересуется как бы невзначай у Светки: «Ну, как там твоя подруга? Все скучает?»
Голова, конечно, все время занята в основном работой. Но нет-нет да и вспомнит о встрече: «Хорошая девчонка! А главное, неиспорченная!»
А тут уже наступает золотой век советской журналистики. Газеты живут в свободном режиме. Можно писать о чем угодно. А экономика еще не тревожит. Рублем никто ни за что не отвечает.
Одна за другою увлекают нашего корреспондента острые, животрепещущие темы.
Жареные факты сыплются как из ведра. Газетные «гвозди» один за другим появляются на страницах молодежки.
Эх, золотые эти годы! Молодо, но уже не зелено. Гуляй, Вася! Разоблачай врагов народа! Поливай недостатки! Критикуй! Бичуй! Все в твоих руках.
И он лез из кожи. Засыпал отделы мощными, как снаряды, статьями, пробивавшими насквозь броню лжи и официального лицемерия, которое окутывало в эти последние годы всех и вся.
А какие шикарные получались у него заголовки. «Шагреневая кожа» — это об умирающем Аральском море. Как и у героев одноименного романа, жизнь уходит по мере того, как высыхает море. Красиво сказано: «Теперь корпуса рыбацких сейнеров и пароходов, словно тела выбросившихся на берег океана китов, чернеют на барханах». Жутковатое зрелище. А чего стоят сравнения: «Болота из ядовитых коктейлей». «Соленые бури». «И течет теперь по Сырдарье и Амударье не вода, а какой-то электролит, насыщенный минеральными солями».
Да, погулял он. Поработал. И бросало его от Арала до Экибастуза. От соленых пустынь до чудовищных, гигантских открытых угольных карьеров, которые, словно кровоточащие раны на теле Земли, никогда не заживали, не затягивались.
И наконец, Ленинск — город-мираж, которого нет ни на одной карте. А там какой простор для толкового корреспондента!
Домик, в котором ночевал перед полетом Гагарин. Стартовая площадка для ракет.
Солидные каменные городские урны. Не поднять. Не перевернуть. Поэтому их сделали без дна. Мусор собирают прямо с асфальта.
Да, действительно чертовски находчив наш народ.
И вечный дефицит. Даже здесь, в космической гавани и колыбели: народ, стоящий в суровой очереди… за пуговицами. Индийский чай — по талонам. Космическая гостиница — с гигантскими мутантами-комарами.
Все как везде. И дураки. Дураки! Дураки! У власти.
Ликвидация ракет средней и малой дальности. Обвязали взрывчаткой. И… Ба-бах! Улетел в небо, фейерверком рассыпался труд миллионов людей. «А американцы-то свои разбирают. Ведь там столько цветных металлов, золота…»
Насмотрелся он. Написался. Нажил себе славы, врагов и «геморрой».
Но странно. Большая интересная работа так и не смогла вытеснить из его жизни Галинку. Вроде все! Забыто. Похоронено в тайнах памяти. И только ночью. В цветных снах. Когда он не мог контролировать себя, приходила она. Часто с другим лицом. В другом обличье. Но он узнавал ее по каким-то никому неведомым тайным знакам, а главное, по всеохватывающему, всеобъемлещему, щемящему чувству любви и радости. Но это были грезы. А реальная жизнь все подкидывала и подкидывала новые сюжеты.
V
Сколько всего случилось в его жизни за это время. А здесь будто бы ничего не изменилось. Тишина и покой в этом парке густом.
Дорога идет зеленым лесом. Петляет туда-сюда. Поворот за поворотом. А потом выскакивает на простор, на поляны, на поле, засеянное густо ненатурально зеленым овсом и еще какими-то злаками. Для подкормки зверья.
Опять лесок. И капот машины упирается в металлические зеленые решетчатые ворота. Если их открыть, то прямо по уже асфальтированной аллее попадаешь на кордон.
Дежавю.
Александр Дубравин вышел из машины. И пошел прямиком к дому лесника. Его шаги учуял лохматый пес. Выскочил перед калиткой. Залаял предупреждающе. Дубравин остановился, ожидая, пока на лай выйдет кто-нибудь из хозяев.
Через минуту заскрипела входная дверь. И на крыльце показалась знакомая поджарая фигура в зеленом, с засученными рукавами кителе лесной охраны. Вовуля Озеров. Радостно кинулись друг к другу. Объятия. Похлопывания по спинам.
— Не ожидал! Не ожидал! — растерянно улыбается сквозь веснушки лопоухий Вовуля. — Какими судьбами?