Благородный таксист. Сборник одесских (и не только) рассказов
Шрифт:
Жил Давид Маркович в обычном одесском дворе, из тех, которые теперь ностальгически именуют «двориками». Внутреннее убранство их было примерно одинаковым, хотя возможны и варианты:
– дорожка из гранитных квадратных (примерно полметра на полметра) каменюк, первоначально обтесанных довольно грубо, чтобы не было скользко, но позднее отполированных сотнями тысяч, а может и миллионами шагов нескольких поколений одесситов. Если стучать по ним кочергой, то летели искры, я знаю, я так делал, когда был малый. С кочергами проблем не было, у многих тогда было печное отопление;
– пара
– беседка со столиком и двумя лавками;
– душевая кабинка дяди Володи из гофрированного ржавого железа;
– старый недействующий колодец;
– водонапорная колонка (ее называли «кран»);
– техническое дополнение к общему пейзажу – или старый и ржавый Москвич-400 на спущенных шинах, или еще более старый, еще трофейный, мотоцикл BMW, вовсе без колес;
– вход в катакомбы под трухлявой деревянной дверью. В этом подвале, с двух сторон заложенном блоками ракушняка, некоторые жильцы держали домашние припасы и всякий ненужный хлам;
– террасы, на которые выходили двери квартир второго этажа. Там всегда стоял вкусный керосиновый запах, а по вечерам гудели синим пламенем примуса;
– веранды жителей первого этажа.
У кого есть чем дополнить этот список, или если кто имеет на что его сократить, то пожалуйста, флаг в руки, я ничего не имею против. Так вот, именно на первом этаже и жил Давид Маркович, и у него тоже была такая верандочка, причем особенно уютная, квадратная, а не длинная, как у всех, оттого, что квартира его была в самом углу двора.
Давид Маркович – «ветеран война», так он себя обзывает, когда есть повод. А он есть: сегодня – День Победы. За несколько дней до праздника уже приготовлена соответствующая одежда – светлая рубашка навыпуск с двумя карманами по бокам и одним – на груди (над карманом – орденские планки, довольно скромные), шляпа в сеточку с узкими полями, сандалии и широкие штаны. В карманах рубашки: овальные сигареты «Полет», спички, пару рублей с мелочью и ключ от квартиры. Солдату лишнего имущества не надо!
За те годы, что Маркович живет во дворе, сложилась традиция отмечаний Дня Победы. Вечером, после всех мероприятий официальных, начинался свой сабантуй, на котором присутствовали оба ветерана, живших во дворе.
Кроме Давида Марковича из соседей воевал еще и Соломон. Как его отчество, никто никогда не спрашивал. Все его так и звали: Соломон. О войне он никогда не рассказывал. Поговаривали, что он чем-то очень уж проштрафился в самом конце ее, и что, будто бы, даже и сидел. А может и неправда все это было. Спрашивали у паспортистки любопытные женщины, а она ничего толком не отвечала, только загадочно закатывала глаза.
Однако, Додик всегда звал Соломона к себе на веранду вечером 9 мая. Как будто между ними был какой-то секрет, про который говорить нельзя не только при посторонних, не воевавших, а даже между собой. Соломон брал свою бутылку, несколько бычков, пойманных накануне на Ланжероне, закуску сооружали нехитрую – немного жареной картошки с бычками, хлеб.
Соломон не мог похвастаться такой славной должностью, как Давид. Его служба была скромнее – он был киномеханик в клубе им. Ильича. А, впрочем, никогда на жизнь не жаловался. Оба ветерана были одинокими, и, теперь я понимаю это, совсем нестарыми мужчинами. Им обоим не было и пятидесяти. Кроме них, в банкете мог участвовать кто угодно, но соседи, выпив по пару рюмок с заслуженными людьми, шли к себе домой, праздновать с семьями и смотреть телевизор, у кого был. С пустыми руками гости не приходили, а так как они выпивали не всё, что приносили, то возникал излишек, которому Додик радовался, как ребенок.
Вечерело, сквозь листву, освещенную снизу дворовым светильником, пробивались первые звезды. Доносящиеся из чьего-то окна песни прошлых лет навевали мысли о минувшей войне. За столом оставались четверо – двое ветеранов, и пара молодых пацанов, живших в том же дворе (одним из этих оболтусов был автор этого повествования, ему было лет тринадцать, а другим – его лучший с детства кореш Вовка, на год старше). Пацаны, естественно, не пили, а только немного поели бычков, и внимательно слушали рассказы старших, они хотели узнать что-нибудь о событиях, известных им по кинофильмам. О войне, правда, пока речи не шло, не считая тостов.
«И знаешь, Хаим, ты таки вовремя проснулся, твой друг, парикмахер, уже намылил!» – закончил Додик старый анекдот про учителя и парикмахера. Все посмеялись, хотя молодежь, неопытная в этих делах, и не поняла всей глубины юмора.
– Давид Маркович, а как оно было там, на войне? – не выдержал все же Вовка. Девятого мая все-таки…
– Ладно, я сейчас расскажу.
Тут надо отметить, что Давид Маркович разговаривал с замечательно-жутким акцентом, приводящим в неописуемый восторг всех приезжих, а особенно проверяющих из Киева и Москвы, которые потом пытались воспроизводить его перлы, но, как правило, неудачно. Но даже неудачные эти попытки очень смешили коллег из столиц. Благодаря этому одесскому выговору все проверки деятельности Додика заканчивались просто превосходными отчетами. Ну и, конечно, Маркович умел принять гостей…
– Когда я бил на фронт, я служил в полку, – начал рассказ Додик, – визывает мене командир полка, и говорит: «Вот пленный немец! Веди его в штаб дивизий!». Я взял тот немец и пошел. А была зима, такой холод, что просто зусман! Я вышел на тот лед… И что делать? Я взял того немца, убил, прихожу и говорю: «Немец хотел бежать, я убил его!» Командир раскричался: «Это бил очень важный немец, полковник! Ты пойдешь под трыбунал!» И тут начинается бой. Командир побежал в атака! Я уже прицелился в тот командир…
В этот момент стало ясно, что Соломон в ярости. Он сжал стакан в руке, пальцы побелели, как и его губы. Но он пока молчал.
– Тут летела бомба и убила его! – закончил рассказ Додик. Выдержав МХАТовскую паузу, и хитровато прищурившись на слушателей, он добавил свой комментарий к сухой хронике фактов:
– Ви думаете, если бы не бомба, он бы жил?
– Ах ты сука! – прохрипел Соломон, – да из-за таких, как ты…
Он встал из-за стола, проскрипел деревянной калиткой и заковылял к себе.