Благовест с Амура
Шрифт:
— Спасибо вам, дорогие мои! — почти выкрикнул генерал и низко поклонился. — Спасибо вам за подвиг ваш великий и незабываемый! — повторил он и вытер внезапно выбрызнувшую слезу.
«Камчадалы» еще громче зашумели, плотно обступили генерала, кто-то крикнул «ура», другие нестройно подхватили.
Муравьев пожимал руки окружившим его людям, всматривался в радостные лица и повторял «спасибо, спасибо». Взгляд его остановился на мальчике 11–12 лет с рукой, висевшей на перевязи.
— Кто ты? — склонился к нему генерал. — Что у тебя с рукой?
Мальчик сконфузился,
— Это Федя Алексеев, — выступил правитель губернской канцелярии Аполлон Давыдович Лохвицкий, — наш герой. Он на второй батарее подносил картузы и его ранило вражеским ядром…
— Вот как! — Генерал-губернатор принял официальный вид. — Федор Алексеев, — произнес он таким тоном, что люди вокруг затихли, а Федя вытянулся в струнку, восторженно глядя на генерала снизу вверх, — от имени Его Императорского Величества государя нашего Александра Второго и от себя лично как главнокомандующего войсками Восточной Сибири объявляю тебе благодарность и представляю к награде медалью за самоотверженную защиту Отечества. Ура!
— Ур-р-ра-а-а!.. Ур-р-а-а-а!.. — подхватили «камчадалы», а вслед за ними стоявшие в строю солдаты и казаки, которые терпеливо дожидались внимания генерала.
И — дождались!
— Иван Васильевич, — обратился Муравьев к бывшему неподалеку от него Вагранову, — отведи мальчика к Екатерине Николаевне, пусть возьмет его под свое попечение. — А сам направился к строю служивых.
Уже приступивший к обязанностям начальника казачьих частей подполковник Сеславин встретил его докладом, но генерал отмахнулся:
— Где казаки с Александровского поста? Шаг вперед! — Из строя вышли шестеро. И только что бывший растроганным и торжественным, генерал вдруг превратился в разъяренного зверя. Побагровев, он осыпал понурившихся казаков градом ругательств и закончил, как припечатал: — Позор вам, казаки! Бежать с поля боя — несмываемые стыд и позор! А где командир? Где есаул Имберг?!
— Он болен, ваше превосходительство, — вполголоса пояснил Сеславин.
— Что? Болен?! Он еще смеет болеть! Привести немедленно!
Привели Имберга на костылях. Муравьев подскочил к нему, встряхнул за грудки и проревел прямо в искаженное то ли страхом, то ли болью лицо есаула:
— Ты, негодяй, как посмел бросить пост и бежать от неприятеля?! Как посмел оставить флаг российский на поругание?! Тебя ждет позорная смерть! По закону военного времени ты немедленно будешь осужден и расстрелян перед строем. Взять мерзавца и пусть смотрит, как ему копают могилу!
Он отшвырнул от себя есаула так, что тот не удержался на костылях и рухнул навзничь в истоптанную сапогами грязь. Казаки подхватили своего командира под руки, поставили, подали костыли. По лицу есаула, измазанному грязью, текли слезы, но он молчал, не пытаясь оправдаться.
— Исполняйте! — бросил Муравьев Сеславину и пошел прочь, на первый причал.
Имберга отвели на маленькое кладбище. Два казака начали копать могилу, но глубже одного копка лопаты продвинуться не смогли: земля была мерзлой.
— Разложите костры и оттаивайте землю, — приказал Сеславин и хотел было отойти, но его остановил подошедший Скобельцын, недавно получивший чин войскового старшины.
— Ваше высокоблагородие, Александр Николаевич, можно вас на пару слов? — И, когда они отошли на несколько шагов, горячо заговорил вполголоса: — Не виноват Имберг! Он ходить не мог, его на руках уносили. И, посудите здраво, что могли сделать шесть ружей против сотни штуцеров?!
— От меня-то вы чего хотите? — сухо поинтересовался Сеславин.
— Поговорите с Николаем Николаевичем. Нельзя расстреливать отличного офицера за то, в чем он вовсе не виноват. Я был в Де-Кастри. — И Скобельцын рассказал подполковнику об увиденном в посту, добавив в заключение: — Устюжанина жаль, вытный [97] был казак и отчаянный. С медведем-ходуном сойтись не ахнулся. И генерала нашего веснусь [98] , на первом сплаве, спас.
97
Вытный — умный, опытный, уважаемый (местн.).
98
Веснусь — прошлой весной (местн.).
— А почему вы сами не поговорите?
— Ну-у… вы — адъютант, по одной половице с генералом ходите, а теперь и начальник над всеми казаками… Нельзя мне через голову…
— Вы ручаетесь за Имберга?
— Ручаюсь! — Скобельцын перекрестился. — Перед Господом нашим ручаюсь!
— Ну, хорошо, я попробую.
Сеславин ушел, а Скобельцын поглядел на совершенно убитое лицо есаула, освещаемое неровными сполохами костров на будущей могиле, не выдержал и махнул ему рукой: держись, мол, товарищ.
Муравьевы обедали, за столом сидели также Вагранов и адъютант князь Енгалычев. Возле Екатерины Николаевны притулился Федя Алексеев и грыз очищенное яблоко. Муравьева яблоки любила, и они у них не переводились круглый год. Когда вошел Сеславин, генерал, обычно радушный и гостеприимный, на этот раз глянул мрачно:
— Ну, что там, подполковник? Могила готова?
— Никак нет, ваше превосходительство — землю размораживают.
Муравьев кивнул и жестом пригласил за стол, но Сеславин остался стоять.
— У тебя что-то еще?
— Так точно. — Сеславин подтянулся и твердо сказал: — Имберга нельзя расстреливать, ваше превосходительство. Он показал себя отличным офицером, а десант не смог отразить по не зависящим от него обстоятельствам.
Каким-таким обстоятельствам? — грозно спросил Муравьев.
— Во-первых, противник в двадцать раз превосходил команду поста, а во-вторых, у есаула цинга, он был прикован к постели, казаки уносили его на руках.
— Командовать можно и прикованному к постели. Он допустил поругание российского флага!