Блаженные (Блаженные шуты) (Другой перевод)
Шрифт:
Глубоко потрясенная утренними событиями, Маргарита отправилась молиться в часовню. Она преклонила колени на скамейке у запертой двери склепа и сомкнула глаза. Вскоре, уловив металлический лязг, она разлепила веки. У входа в склеп стояла бернардинка в коричневой рясе с льняным воротником. Лицо монахини скрывал белый накрахмаленный кишнот.
Растревоженная Маргарита вскочила и велела странной монахине назваться. Но от страха задрожали ноги, и Маргарита рухнула на пол.
— Откуда столько страху? — удивился Лемерль. — Разве мало у нас престарелых сестер? То могла быть и сестра Розамунда, и сестра Мари-Мадлен. Кишноты все изредка носят, особенно по такой жаре.
— Нет, никто их не носит! — взорвалась
Увы, на этом происшествие не закончилось. Ленты на чепце странной сестры, ее воротник и даже руки были в крови. А еще — мать Изабелла понизила голос до шепота — с ее рясы сорвали бернардинский крест, на окровавленном батисте виднелись следы стежков.
— Это мать Мария, — бесцветным голосом пролепетала Изабелла. — Мать Мария воскресла.
— Ерунда! — решительно вмешалась я. — Вы же знаете Маргариту, ей и не такое привидится. Год назад ей померещилось, что из трубы пекарни вылезают демоны, а это галки под карнизом гнездо свили. Люди из мертвых не восстают!
— А вот и восстают! — запальчиво возразила Изабелла. — У меня дядя епископ, много лет назад он с подобным в Аквитании сталкивался.
— С подобным? — переспросила я. Стараниям вопреки прозвучало язвительно. Изабелла глянула на меня, очевидно решая, какому наказанию подвергнет меня сей раз.
— С ведьмовством, — процедила она.
На миг я потеряла дар речи.
— Не понимаю, — наконец проговорила я. — Мать Мария была сама доброта и мягкость. Неужели вы…
— Диавол принимает и благовидные обличия, — заявила Изабелла, как точку поставила. — Все признаки налицо — кровавая скверна, мои сны, а сейчас и дьявольское явление… Разве нужны еще доказательства? Иных объяснений просто нет!
Дальше я слушать не могла.
— Людям с богатым воображением мнится то, чего на самом деле нет, — начала я. — Если бы монахиню видела не сестра Маргарита…
— Так и было! — с торжеством воскликнула Изабелла. — Мы все ее видели! Все!
Правда, но не до конца. Маргаритины вопли слышали полдюжины монахинь, в том числе и мать Изабелла. Вбежали с яркого солнца в сумрак часовни — разумеется, много разглядеть не удалось, только женский силуэт, белый чепец… Завидев монахинь, призрак метнулся в склеп. Тогда и подоспели другие сестры. Впоследствии каждая из них божилась, что видела призрака, хотя на деле прибежавшие позднее застали лишь кутерьму и переполох. В «видевшие» набивались даже те, кто после обеда работал на полях. Как бы то ни было, мать Изабелла, захватив фонарь и распятье, вместе с Маргаритой и Томазиной вошла в склеп искать следы. Сначала отперли дверь, сквозь которую живому человеку не просочиться. Поиски успехом не увенчались. Призрачную монахиню не обнаружили. Печать на могиле матери Марии оказалась цела, известка еще не высохла, а неподалеку… Неподалеку краснел ручеек сладко пахнущего ихора, который испортил колодезную воду. Ручеек этот тек из-под каменного гроба матери Марии…
Обеспокоенный Лемерль возжелал немедленно осмотреть место происшествия. Я вернулась к своим обязанностям. Мать Изабелла не скрывала недовольства тем, что я сопровождала Лемерля в Барбатре, но его объяснение — мы отнесли еду и целебные снадобья бедной семье — нехотя приняла. Меня отправили на кухню чистить овощи для ужина, и я спокойно все обдумала.
Слишком много совпадений! Неделю назад я ездила в Барбатре, и именно в тот день исчезла Перетта. Сегодня Маргарита видела призрака тоже в мое отсутствие. Оба раза я была с Лемерлем. Он увозил меня специально, чтобы не вмешивалась. А ведь окажись я на месте, непременно вмешалась бы! Но зачем ему все это? «Розыгрыш», — сказал он, вручая мне красящие таблетки. Фальшивый призрак монахини в чепце — тоже розыгрыш? Клемента легко согласилась бы в нем поучаствовать. Только зачем Лемерлю два жестоких розыгрыша подряд? Излишнее внимание к монастырю и своей персоне ему совершенно ни к чему. Лемерль хитер как лис, и для розыгрышей наверняка есть веская причина, просто я ее пока не вижу. Выяснить бы, кто изображал призрака и как ему удалось буквально сквозь землю провалиться… Но второй «розыгрыш» поднял такую суматоху, что теперь ни одна болтушка рот не раскроет. Лемерль на это и рассчитывал? Сколько мелких поблажек с отсроченным платежом он сделал? Сколько помощниц завербовал? Альфонсину? Клементу? Антуану? Меня?
28. 29 июля 1610
В монастыре воцарился раздор, сестринская сплоченность низвергнута и выброшена за ненадобностью, подобно статуе нашей покровительницы. В наказание за праздность Клементе целую неделю велено рыть ямы для отхожих мест, только ей не до этого. Неужели мерзкий запах ее нынешних работ отвратил Лемерля? Или жестокое непостоянство у него в крови? Черным дроздам нравится портить плоды: то тут клюнут, то там, и ни один им не гож. А Клемента его любит? Мечтательная отрешенность, несчастный вид, когда Лемерль ее не замечает, говорят «да». Вот дура! Жермена Клементе больше не нужна, хотя вызвалась помочь ей с ямами — что угодно, только бы быть рядом.
Сегодня утром удалось наконец поговорить с Переттой, но та была на редкость беспокойной и рассеянной, и я ничего не добилась. Может, злится на меня? Перетту же не поймешь. Рассказать бы ей про Лемерля, про Флер, про оскверненный колодец, но мое молчание — залог дочкиной безопасности. Нужно в это верить, иначе с ума сойду. Поэтому я храню секреты от подружки и стараюсь не обижаться на ее холодную отчужденность. Без Перетты мне плохо, но без Флер куда хуже. Верно, в моем ледяном сердце хватает места лишь одной.
Розамунда теперь с нами не живет. Два дня назад ее перевели в лазарет к больным и умирающим. Сестра Виржини, молодая послушница, которую к ней приставили, наконец приняла постриг и теперь выхаживает хворых. Помню Виржини по урокам латыни — бесталанная дурнушка, а сейчас в ней проявляются грубоватые черты коренных островитянок. Чувствуется, мать Изабелла настроила девушку против меня. Это видать и по ее колючим взглядам, и по ее уклончивым ответам. Виржини только семнадцать, разве ей понять Розамунду? Молодость тянет девушку к новой настоятельнице, заставляет рабски ей подражать.
Вчера я видела Розамунду в саду у лазарета. Бедняжка сидела на скамейке, сжавшись в комок, будто пряталась от жестокости окружающего мира. Растерянная еще пуще прежнего, она взглянула на меня, но не узнала. Привычный ритм жизни нарушен, а с ним оборвана тонкая нить, связывающая Розамунду с настоящим. Теперь она — утлая лодка в бескрайнем море тревог. Сестра приносит Розамунде еду, хмурая девица ухаживает, а больше и словом перекинуться не с кем.
Вне себя от жалости и возмущения, я решила заговорить о Розамунде на утреннем капитуле. Лемерль на эти собрания не вхож, и я надеялась в его отсутствие переубедить настоятельницу.
— Сестра Розамунда не больна, ma m`ere, — мягко и вкрадчиво начала я. — Немилосердно лишать ее последних радостей — молитв, забот, разговоров с подругами…
Мать Изабелла взглянула на меня с надменностью двенадцатилетней девчонки.
— Сестре Розамунде семьдесят два, — изрекла она. Ясно, для Изабеллы это что тысяча. — Она не помнит, какой сегодня день, и никого не узнает.
Вот в этом все дело! Бедная старуха не узнает ее, точнее, не признает.
— К тому же сестра Розамунда очень слаба, — продолжала Изабелла. — Даже простейшие обязанности ей теперь не по силам. Разве не милосерднее даровать ей покой, а не утомлять работами? Сестра Августа, уж не завидуешь ли ты ее заслуженному отдыху? — подначила Изабелла, хитро сверкнув глазками.