Блаженные шуты (Блаженные)
Шрифт:
Арно ринулся ко мне, но я ждал выпада и, смеясь, увернулся. Только выпад был ложный: он бросился не на меня, а за серебряным крестом, который я оставил на краю кафедры, и схватил его с криком торжества.
Но торжествовал Арно недолго — почти сразу вскрикнул от боли, выронил крест и поднял к глазам ладонь, на которой уже вздувались белые пузыри. Трюк прост, как дважды два: серебряный крест, оставленный вблизи жаровни, раскалился, только впечатлительные сестры давно утратили остатки здравомыслия.
— Крест! Он крест бросил! Отшатнулся от него! — заголосили в первом ряду, и гвалт мгновенно растекся по залу.
— Полная нелепость! — перекрикивал вопли Арно. — Этот человек — самозванец.
Но
— Разумное решение! — с улыбкой похвалил я. — Только троньте меня — начнется ад.
Бум! — свинцовое грузило упало на подмости напротив. Веревка зацепилась с первой же попытки. Я легонько пошевелила ее — держится. Отлично. Тщательнее проверять и страховаться не было времени, и я покрепче привязала веревку к хлипкому устройству у себя за спиной. Натянулась она слабовато, но поправить я не успевала. Я скинула плащ, через ноги сняла рясу, надетую для маскировки, и в одной белой сорочке застыла на узкой платформе. Волосы тотчас меня выдадут, вот я и спрятала их под синей косынкой. На миг накатил страх — столько времени прошло, я упаду, разобьюсь, — но едва на плечи легла льдисто-голубая накидка Крылатой, не потускневшая за долгие годы, ужас сменился ликованием.
Голову поднять, руки в стороны, босые ступни на веревку — Эйле грациозно шагнула в дымный мрак.
Я тотчас ее узнал, не верите? Моя лучшая ученица, мой единственный настоящий успех — как же ее не узнать? Она без крыльев с блестками, в плаще, на голове косынка, только ее грацию, смелость и стиль не узнать невозможно. Я увидел ее первым, остальные — секундой позже. Изумленный, почти раскрывший ее замысел, на мгновение я захлебнулся от гордости. Да, это моя Эйле, дивитесь, завидуйте!
Мне следовало догадаться. Безрассудство — ее второе «я». Как она узнала о моих планах? Дело в интуиции? В мерзком интуитивном желании ежесекундно мне перечить и попирать мою гордость? Попытка смелая, даром что обречена на провал.
Со своего места веревку я не видел. В неярком пламени свечей Эйле казалась сотканной из тумана, призраком из теплой дымки, озаренной внутренним светом. Далеко над морем грянул гром — чем не приветственная барабанная дробь?
Посреди хаоса раздался голос:
— Смотрите! Вон там, наверху! Только посмотрите!
Взгляды устремились к потолку, как намагниченные, вопли сменились благоговейным шепотом: из дымки выплывала белая фигура, она скользила по воздуху прямо над их головами.
— Мать Мария! — заголосили из глубины зала.
— Жермена!
— Нечестивая Монахиня!
Фигура в плаще застыла в воздухе и перекрестила собравшихся. Благоговейная тишина накрыла часовню: сейчас, сейчас заговорит призрак в белом!
— Дети мои! — Глас мой доносился будто из дальней дали, слова улетали в чрево колокольни и возвращались искаженными эхом. В каких-то пяти футах над моей головою дождь барабанил по деревянной крыше, над морем рокотал гром. — Дети мои, неужели вы меня не узнаете? Я святая Мария Морская! — Я понизила голос: помню, столичные актеры-трагики делали именно так. По залу прокатился трепет. — Мои бедные, доверчивые дети, как жестоко вас обманули!
Лемерль не сводил с меня глаз. В какой момент он сообразит, что проиграл? Как тогда поступит?
— Дети мои, отец Коломбин не тот, за кого себя выдает! Не священник пред вами, а бездушный самозванец. Обманщик, мне известно истинное его имя.
Взгляды метались от мужчины к женщине, от парящей в воздухе женщины к мужчине. Звенящая тишина пугала. Я посмотрела Лемерлю в глаза и даже с высоты прочла в них вызов. «Значит, война,
Злобы в немом вопросе не было, только предвкушение дуэли, распаленный азарт игрока.
Я чуть заметно кивнула, но не сомневаюсь: он понял.
Гром как по заказу. Тут, Жюльетта, тебе повезло больше, чем мне.
Неужели она думала, что я сбегу? Ждала, что хвост подожму и спрячусь? Напрасно, милая. И все-таки… Чистая нелепость, но меня радовало, что моя ученица старается превзойти учителя в искусстве обмана. Прелестная Гарпия посмотрела на меня сверху вниз, и мы поняли друг друга с полувзгляда. Вопреки опасности, вопреки собственным интересам я подыграл тебе, желая проверить, гожусь ли в учителя.
Толпа — это сплошные лица, это рты, разверстые, словно в ожидании манны небесной. Тем временем на остров надвигалась гроза; дождь сменился градом, аки кости стучавшим по крыше. Она, конечно, меня защищала, но ведь недаром ремонт затеяли. Я с ужасом понимала: одной градинки достаточно, чтобы в самом прямом смысле выбить меня из равновесия и низвергнуть. На это рассчитывает Лемерль? Я ждала оправданий, а он тянет, точно задумал что-то другое.
Осенило меня так неожиданно, что я едва не упала. Ну конечно! Я проглотила его наживку, как остальные сестры, хотя имела позиционное преимущество — видела всю часовню. Поглощенная слежкой за Лемерлем, я упустила Изабеллу, которая притаилась за его спиной. Лишь сейчас, присмотревшись к сценке внизу, я до конца раскрыла замысел Черного Дрозда. Его запалом была Изабелла. Сам он хотел наблюдать за лицом епископа, когда его племянница отдаст свою и еще невесть сколько жизней за отчаянную попытку одолеть диавола. Изабелла уже готова, нужно лишь скомандовать. Вот в чем смысл многочисленных проповедей о мученицах вроде святой Агаты, Перпетуи и Маргариты Антиохийской или о святой Кристине Чудесной, которая невредимой прошла сквозь пламя к вечному блаженству.
Я уже видела страшную картину: многослойное облачение и умащенная кожа Изабеллы вспыхнут быстрее августовского жнивья. Говорят, подобное случается в театрах: тюлевая пачка лишь коснется раскаленного стекла рампы, и огонь голодным тигром пожирает одну танцовщицу за другой. Слизнет волосы, и пожалуйста, к потолку взмывает еще один красно-черный столб дыма. Целые труппы за секунды выкашивало. Лемерль, однажды наблюдавший такой кошмар, восклицал: «Господи, вот это представление!»
Изабелла не сводила с меня глаз, а я лишь теперь почувствовала. Осторожнее, в сто крат осторожнее: мало прервать разглагольствования Лемерля и безумные пляски сестер, мало даже очернить отца Коломбина, поддержав обвинения епископа, — следовало убедить Изабеллу, только ее одну. Но не исчезла ли, не выродилась ли настоящая Изабелла — вот в чем вопрос.
— Марии Морской среди святых нет и не было!
Неужели Изабелла прочла мои мысли? Сестры ждали ее сигнала, а Лемерль смотрел на нее и улыбался, точно получил одни козыри.
— Воистину есть лжец в этом храме, — спокойно повторил он. — По-твоему, кто это? Кому ты доверяешь? Кто никогда тебе не лгал?
Изабелла взглянула на меня, потом снова на Лемерля.
— Вам верую, — тихо ответила она и потянулась к жаровне.
Я сразу отметил: натяжка слишком слабая, а секунду назад Жюльетта переступила, чтобы поудобнее встать на невидимую веревку, которая наверняка раскачивалась. Что дальше, прелестная Гарпия? Десять секунд, и часовня запылает. Очень смело, милая, но ты опоздала, сильно опоздала. Тебя искренне жаль, только это твой выбор. Если честно, я не думал, что ты меня предашь, а мудрец должен продумать каждую случайность. С жердочки своей полетишь прямо в огонь. Страшный конец, птичка моя, но лучше так, чем жить с подрезанными крыльями среди уток и гусынь.