Бледная графиня

Борн Георг Фюльборн

— Так-так… — в раздумье пробормотал Гаген. — Вспомнился мне один случай, происходивший несколько лет назад во Франции, в Париже. Дело заключалось в следующем. Один почтенный высокопоставленный господин, пэр Франции, весь в орденах, имел сына, которому должно было достаться огромное наследство от деда. Случилось так, что старый дворянин завещал свое состояние не сыну, а внуку. Старик умер. Внук его был еще несовершеннолетним. И вот, несколько лет спустя, мальчик вдруг пропал без вести. Никто не знал, куда он исчез. Отец обещал громадную сумму тому, кто отыщет его сына. И вот наконец в небольшом ручье близ дороги на Фонтенбло нашли труп мальчика.

Он пал жертвой преступления. Отец был безутешен. Власти приняли живое участие в этом деле. Началось следствие. Вскоре отыскали какого-то бродягу, которого в день гибели мальчика видели вместе с ним на дороге к мельнице. При нем обнаружили и кошелек убитого. Подозрение, разумеется, пало на него. Он уверял, что невиновен, что кошелек богатый мальчик ему подарил, что они расстались возле мельничной запруды… Кто мог ему поверить? Все улики были против него. Несчастного засадили в тюрьму, осудили и казнили. И что же оказалось? Один из слуг пэра, уже прибравшего к рукам все наследство покойного сына, на смертном одре сознался, что заманил мальчика к мельничной запруде и после ухода бродяги видел своими глазами, как туда пришел отец мальчика и столкнул его в глубокий омут. Подумать только! Отец убил родное дитя из-за презренного богатства. Разве это не вызывает содрогания? А бедный бродяга пострадал совершенно напрасно, он был ни в чем не виноват…

Бруно с нарастающим вниманием слушал Гагена. Когда доктор закончил, он нахмурился и пытливо вгляделся в его лицо, будто стараясь разгадать его мысли и понять, что кроется за этим рассказом.

— Что ж, — сказал он, — данный случай тоже требует от нас величайшей осторожности. Я понял ваш намек на то, что иногда преступника надо искать совсем не там, где кажется с первого, поверхностного, взгляда. Обещаю вам, что следствие непременно докопается до истины. Я найду убийцу молодой графини.

— Истина… Не обещайте слишком много, дорогой господин асессор. Истина часто скрывается так глубоко, что нам, людям, с нашей близорукостью, никогда не добраться до нее. Мне очень хотелось бы помочь вам в этом деле. У меня есть опыт и кое-какие сведения по вашей части. Надеюсь, вы не обидитесь на меня и не истолкуете превратно мои слова?

— В подобном случае надо с благодарностью принимать всякую помощь, так как нам, следователям, часто приходится обращаться к содействию населения, чтобы что-нибудь разузнать или просто напасть на след. Но карета уже подана. Прошу вас, доктор. Отправимся тотчас же. Мне нужно еще заехать в замок.

— В замок? — переспросил Гаген.

— Сообщить графине, что преступник найден и…

— …Или подозреваемый в преступлении, — возразил Гаген.

— …и что я арестовал его. Графиня — хозяйка этих земель, и я считаю своим долгом сообщить ей об этом.

Доктор Гаген понимающе кивнул и в то же время пристально наблюдал за выражением лица асессора: на нем была написана твердая решимость и строгая, почти мрачная важность. Видно было, что визит к графине, решиться на который после всего случившегося стоило Бруно немалого труда, имел еще и другую, более значительную цель, нежели та, которую он назвал доктору.

Оба собеседника вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.

Тем временем внизу, в передней, разыгралась трогательная

сцена.

Усилием воли Губерт подавил в себе волнение и с замечательным хладнокровием отдал себя в руки чиновников, прибывших вместе с Бруно арестовать его. Туда же пришли старуха-мать и полуслепая сестра, чтобы проститься с ним и последний раз взглянуть на своего кормильца.

Старушка, рыдая, припала к его груди. Худые, иссохшие руки ее обхватили сына, стараясь удержать, защитить.

Даже Губерт расчувствовался. Мрачное, дерзкое выражение его лица сменилось на печальное и задумчивое. С затаенной нежностью и любовью пытался он утешить свою старую мать.

— Полно, матушка, полно, — говорил он дрожащим от волнения голосом. — Успокойся, я вернусь. Правда все равно всплывет наружу. Участь моя зависит не от одного человека. Пусть будет произведено следствие по всем правилам. Поэтому я сам просил, чтобы меня увезли в город.

— Ты не вернешься оттуда, — твердила старушка прерывающимся от рыданий голосом. — Я больше не увижу тебя…

— Я невиновен, матушка. Успокойтесь ради Бога, невиновность моя скоро подтвердится, и меня отпустят, — уговаривал Губерт ее и свою несчастную сестру.

В эту минуту в переднюю вошли Бруно с доктором.

Не желая показывать перед ними свою слабость, Губерт быстро вырвался из объятий матери и сестры и, сопровождаемый одним из полицейских, проворно забрался в карету. Другой чиновник сел рядом с кучером на козлы.

Заняли свои места и Бруно с Гагеном. Доктор оказался напротив арестованного.

Лошади тронулись, и раздались душераздирающие вопли матери и сестры, которые, лишившись, может быть, навсегда самого дорогого им человека и кормильца, в отчаянии заламывали руки.

— Господи, неужели мне суждено быть матерью убийцы? — вскричала несчастная старушка, и слова эти произвели на всех сидящих в карете тягостное впечатление. — Нет, нет, он невиновен. Да поможет Господь ему и нам!

IX. БРУНО И ГРАФИНЯ

В то время как в домике лесничего происходила вышеописанная сцена, Мария Рихтер явилась в покои графини и велела служанке доложить о ней.

Когда Мария вошла, графиня сидела за письменным столом в своем кабинете.

Графиня Камилла была вся в черном. Глубокий траур очень шел ей, подчеркивая замечательную матовую белизну кожи и чудесный блеск глубоких черных глаз. Она была необыкновенно хороша в этом наряде.

Мария тоже была в трауре.

При ее появлении графиня любезно встала и приветливо поздоровалась с молодой девушкой.

— Что тебе нужно, дитя мое? — ласково обратилась она к Марии. — Ты такая бледная, расстроенная, удрученная горем — я хорошо понимаю твое состояние. Мне самой неведом покой после этого ужасного происшествия, которое нанесло всем нам такой страшный и неожиданный удар.

— Графиня, я пришла просить у вас позволения покинуть замок, — произнесла Мария, невольно потупив глаза при виде ослепительной красоты графини.