Бледно-серая шкура виновного
Шрифт:
— Хочет еще кто-нибудь? — прокричала она. — Пусть любая новая голубка идет и несет свой кусок хлеба на палубу! Старушка Жужелица всегда готова.
— Я еще увижу, как она рухнет, — мрачно посулила Хулиганка. — Надеюсь, что пару раз грохнется хорошенько. Так что там насчет Героя? Что ты спрашивал про Героя?
— Он где-нибудь тут поблизости?
— Кто его остановит? Ты же знаешь Героя. Каждый час мелькает, посматривает, нет ли чего-нибудь новенького, чего он еще не видал. Это цель всей его жизни. Хочешь нацелить Героя на эту Мэри Смит? В чем дело? Ты ее ненавидишь?
— Скажем так, они друг друга стоят. Как только он начнет ее охмурять, подойдешь к ней и скажешь, мол, только что слышала, я вернулся в дурном настроении, одна девочка
— Может, попросту врезать ей по башке и помочь Герою уволочь ее в логово?
— Вполне возможно, она врежет ему по башке и уволочет к себе.
— Ox. Так она из этих. В любом случае, Герой определенно красивый парень, обаяния у него определенно хватит на целую школу, где учат хорошим манерам, и он определенно устроил жуткой куче леди-туристок незабываемые каникулы., Я как-то уже говорила, что могла бы по-настоящему клюнуть на этого парня, не будь он таким насквозь испорченным.
— Хочешь сказать, могла бы, если б не знала, что он собой представляет.
— Вот именно. Когда бы ты ни пришел, Трев, с тобой всегда весело. Я сведу эту счастливую парочку и навсегда скину ее с твоих плеч.
Уходя, я прошел по пирсу мимо Жужелицы, насухо вытиравшейся полотенцем.
— Эй, Макги, — окликнула она с широкой насмешливой белозубой улыбкой. — Слушай, ты никогда ко мне не цепляешься с тех пор, как мы тут причалили. Почему это?
Я взглянул на нее, темную, гуттаперчевую, полную вызывающей жизненной силы.
— Обещаю, Жужелица, как только у меня возникнет предсмертное желание, я на тебя посмотрю.
— Трусишка!
— Истинная правда.
— Ох. Бедный парень. Я тебя не уморю. Только чуточку покалечу, а?
— По-моему, главная твоя беда — скромность. Самоуверенности маловато. Выходи в свет, общайся с людьми.
Отойдя уж совсем далеко, я еще слышал, как Жужелица давится от смеха.
Я показал хорошее время и добрался до «Гроувс» через час после наступления темноты. Мы выпили у камина с толстым сосновым поленом, хорошо пообедали, хорошо поговорили. Джанин встала, подошла ко мне, поколебалась, потом наклонилась, коснулась губами моей щеки и ушла спать.
Конни поинтересовалась моим мнением о виде и о поведении Джан.
— Апатичная. Похудела. Кости проступили на лице.
— Плохо ест, плохо спит. Начнет читать, вязать, а в конце концов уставится куда-то в пустое пространство. Я слышу, как она бродит по дому среди ночи. Не может оправиться по-настоящему. Не знаю, как ей помочь. Она чертовски славная девочка, Трев, а превратилась в какое-то привидение.
— Хорошо бы вам подержать ее с детьми у себя.
— Не будьте идиотом! Я ей предложила остаться тут навсегда, и говорила серьезно. У нее трое хороших мальчишек. Пятеро детей поднимают в доме очень приятный шум. Здесь слишком долго было чересчур тихо.
Спросила о моей рыжей, почему я ее не привез. Я ответил, что мы разбежались, и Конни вдруг разъярилась, сообщив, что считала меня поумнее. Пришлось добавить, что идея была не моя, и мне даже не выпало шанса уговорить ее передумать. Тогда она попросту удивилась и заключила, что все это вообще не имеет смысла.
В воскресенье мы втроем проехали пятьдесят миль в «понтиаке» Конни с обычной для нее гоночной скоростью в юридическую контору Руфуса Веллингтона. Он пригласил свою старую секретаршу, которая только что закончила перепечатывать договор и прочие документы, связанные с моей продажей собственности Бэннона Престону Ла Франсу. Мейер принес мне заверенную свидетелями доверенность, которую я захватил с собой на подпись Джанин и которая уполномочивала его от ее имени продавать и покупать ценные бумаги по маржинальному счету, открытому им для нее в брокерской фирме в Лодердейле.
Руфус взглянул на меня и сказал:
— Вы уверены, что Ла Франс заплатит сорок тысяч за долю, которой даже не существует?
— Если я столкнусь с трудностями при утверждении банком передачи закладной Ла Франсу, поможете?
— Могу позвонить Уитту Сандерсу, кое о чем напомнить, после чего он одобрит ее передачу рыжей курице-наседке. Но не хочу этим пользоваться без крайней необходимости, как не воспользовался при появлении Конни с запиской от вас. Предчувствую, что Ла Франс будет с трудом оплачивать закладную?
— Если вы не хотите выслушивать мои объяснения, зачем задаете наводящие вопросы и ждете от меня ответов?
— Затем, что, по-моему, ты мне вряд ли ответишь, сынок. Однако у меня тут пара клиентов — вы, Конни, и вы, миссис Джанин, — и я успокоюсь, наверняка убедившись, что на присутствующих здесь леди не обрушится ни одно последствие какой-нибудь чересчур заковыристой хитрости, которыми вы обрабатываете тех ребят в Саннидейле.
— Успокойтесь, судья.
Он откинулся в кресле, глядя мимо нас, в туманные глубины памяти.
— Когда я был простым диким юношей — сейчас кажется, это было совсем в другом мире по сравнению с нынешним, — очутился однажды в Мексике, на конном ранчо близ Виктории. Приходилось доказывать, что ты настоящий мужчина. Испытание называлось paseo de muerte [30] . Может быть, я не правильно выговариваю, но звучит похоже. Просто скачешь во весь опор, очертя голову, среди скал на полуобъезженных лошадях, а желающий испытать тебя подъезжает с одной стороны, ухмыляется, ты ухмыляешься ему в ответ, потом вы вынимаете ноги из стремян и меняетесь лошадьми, рискуя промахнуться или слишком поторопиться. Но как только продемонстрируешь свою готовность на это в любой момент, тебя оставляют в покое, ибо они, равно как и ты, не горят желанием продолжать. Каждому дураку ясно, с каждой следующей попыткой желания остается все меньше. — Он покачал головой, улыбнулся. — Время тянулось долго, денег было мало, и как-то мне ни с того ни с сего пришла в голову мысль изучать закон. К чему это я говорю? Был ведь повод… А! Помни, Тревис Макги, игры с деньгами — неприрученная лошадь, а месть за убийство — еще одна неприрученная лошадь, и, пробуя проскакать на обеих, рискуешь упасть между ними, головой под подкованное копыто. Бэннон был твоим другом и другом Конни, он был вашим мужем, Джанин, отцом ваших детей. Когда игры с деньгами осложняются, возможно убийство. Не считайте его черным грязным злодейством, это скорее прискорбное и порочное дело какого-то заблудшего остолопа, причем он вовсе этого не хотел, а теперь просыпается по ночам, вспоминает и обливается потом с бешено бьющимся сердцем. Что ж, друзья, вы отказались от искреннего предложения отправиться ко мне домой, выпить домашнего виски, съесть хорошую отбивную и весело поболтать, поэтому извините за совет быть поосторожнее и отправляйтесь в дорогу.
30
Тропинка смерти (исп.).
В конце дня я позвонил Прессу Ла Франсу, договорился с ним встретиться завтра утром в Саннидейле. Разговаривал он осторожно, нервно и, как мне показалось, довольно уклончиво. Заверил, что сорок тысяч по-прежнему ждут, ему не терпится все услышать, но я испытал беспокойное ощущение какой-то перемены.
Я вышел, уселся под тентом, чувствуя, что совсем выдохся. Наконец, признал себя виноватым перед Мэри Смит. Можно назвать это искусным защитным маневром. Гэри Санто натравил ее на меня. Возможно, паролем служило слово «бифштекс». Он меня оценил и увидел возможность выкачать с ее помощью дополнительную полезную информацию. Поэтому я заморочил ей голову и натравил на нее Героя.