Бледно-серая шкура виновного
Шрифт:
— Я, по-моему, тоже как-то отключилась. Навсегда.
— Ну, должен напомнить, что ты молодая женщина, тебе нет еще тридцати, почти вся жизнь впереди.
— Не надо. Пожалуйста.
— Когда-нибудь ты понадобишься какому-нибудь парню.
— Передай, пусть во мне не нуждается по-настоящему. В этом случае я убегаю. Как заяц. — Взяла у меня пустой бокал и спросила:
— Еще?
— Нет. Этот сделал свое дело.
— Я слишком заболталась с тобой. Еще о многом хотела спросить. Но это подождет до утра.
Она поднялась, унесла бокал. Я решил, пока еще способен, лучше встать и дойти до постели. Закрыл на секунду глаза, открыл
— Все давным-давно встали, — укоризненно объявил он. — Мама велела принести вам вот это, сказала, чтоб я постоял, и тогда вас разбудит запах. Пахнет, по-моему, гнусно, погано. Никогда не буду пить эту дрянь. Ой, доброе утро.
Туфли с меня были сняты, ремень распущен, галстук развязан, воротничок расстегнут. Я был накрыт одеялом. Леди одарила меня бурбоном и нежной заботой. Я понадеялся, что пройдет целый год, прежде чем придется снова повязывать галстук. Сел, взял кофе.
— Вон вы сколько пролили, — заметил мальчишка. — А я нет.
— Нравится тебе здесь?
— Нормально. Сегодня учительское собрание, поэтому нам не надо ехать в автобусе. Чарли опять обещал покатать меня на тракторе. Это очень здорово. Я пошел.
И пошел — со всех ног.
В двадцать минут одиннадцатого я набрал номер прямого телефона Пресса Ла Франса. Хотелось дать ему побольше времени для некоторых размышлений. Когда уже собрался положить трубку, он ответил, запыхавшись:
— Кто? Трев? Где вы? Что стряслось?
— В Майами, дружище. Бегаю в поте лица. Возможно, у нас проблемы.
— Как? Боже, я думал, все уже…
— Пресс, я сделаю несколько междугородных звонков. Похоже, вполне может и провалиться. Несколько минут назад виделся с доктором Мейером, который заявил, что намерен дождаться возвращения из-за границы Санто и посмотреть, не лучше ли заключить сделку с ним, то есть более выгодную для Мейера. Я вас предупреждал, что он скользкий.
— Что же нам делать?
— Если мы поведем игру по тем правилам, которые он предложил сначала, Мейер стронется с места. Но это надо сделать сегодня. Он отправился в Броуард-Бич. Знаете там местечко под названием «Аннекс»?
— Да, но…
— Я должен поймать этот шанс, Пресс. Мне надо побыстрей разворачиваться. Я отдал ему свою треть квитанции. Он планировал прийти в бар «Аннекс» к семи сегодня вечером. Я сказал, что там вы с ним встретитесь и отдадите ему те проклятые шестьдесят тысяч наличными, получив от него две трети квитанции.
— Где ж мне взять столько денег до семи часов?
— Как только вернетесь в Саннидейл и войдете в отель, вы получите их обратно, правда?
— Да, но…
— Как-нибудь наскребите. Можно ведь из пятнадцати лишних заплатить кому-то солидный процент!
— Трев, а вдруг он возьмет шестьдесят, а потом нас надует и заключит сделку с Санто? Что мы можем сделать?
— Абсолютно ничего. Однако перестаньте топтаться на месте, как сумасшедший, и слушайте меня. Я рискую. Ясно? Я вложил деньги. Дайте неделю, и я раздобуду наличными три-четыре раза по шестьдесят, но никак не могу сделать это сегодня, черт побери. Если все рухнет, с чем вы останетесь?
— Может… найдется одна возможность.
— Ну, теперь начинаете соображать. Я вам перезвоню. Долго будете искать?
— Буду знать часа в… Перезвоните мне прямо сюда в два часа. Со временем
В два часа я вернулся в дом и позвонил, точно зная, каким должен быть ход его рассуждений. Достать шестьдесят тысяч наличными для выкупа квитанции на семьдесят пять тысяч наличными. Прибыль еще никому никогда не вредила. Маленькие городки Флориды кишмя кишат старичками, которых не интересуют лишние подробности о совершаемых сделках и которые предпочитают повсюду собирать скромные средства в денежной форме. Ла Франс должен знать пару таких зорких старых ястребов. Отловил одного, может быть, под гарантию своих пятидесяти акров и опциона Карби и одолжил на несколько часов шестьдесят тысяч наличными, заплатив старику тысячу или пятьсот долларов, а потом, рапортуя мне, поднял процент па максимальную высоту.
— Трев, — начал он, — с ужасом жду звонка, просто жутко не хочется кое о чем вам рассказывать.
— Не сумели достать деньги!
— Нет-нет, достал, они заперты тут у меня в офисе. Занял у парня, который держит на руках наличные. Проблема в том, что ему известно о моих трудностях. Может, я чересчур волновался. Так или иначе, он мне их дал. Но поставил единственное условие — отдать ему за это все пятнадцать тысяч. Мне пришлось согласиться. Клянусь Богом, Трев, когда тебя поджимает, все финансовые источники пересыхают. Больше просто не у кого одолжить.
— Довольно суровый переплет, Пресс.
— Вы же сказали, что дело срочное.
Идеальный пример философии мошенников всех сортов, крупных и мелких: честного человека не проведешь. Я выдал ему медаль за поведение. Медную.
— Когда я вернусь, — продолжал он, — этот тип будет торчать в вестибюле отеля с протянутой рукой и даже разворачивать их не станет, разве что пожелает пересчитать очень медленно и внимательно, а потом потащится домой в своем старом пикапе, улыбаясь, как жаба при лунном свете. Трев, это лучшее, что я мог сделать за такое короткое время, клянусь Богом, правда.
— Ну, ладно. Тащите их в «Аннекс», отдайте доктору Мейеру, да смотрите не потеряйте по дороге. А потом просто будем спокойно сидеть в ожидании чека от корпорации.
— Долго?
— Спросите доктора.
Я положил трубку, зная, что дело сделано. Секрет крупного мошенничества заключается в том, чтобы мало-помалу ввергать жертву во все более неприятное положение. В конце концов, обирая человека дочиста, толкаешь его на столь идиотский поступок, что ему никогда не понять, как он на него решился, почему не раскусил. Ла Франса ослепляет уверенность, что он не потеряет ни цента. А когда осознает обман, не сможет прибегнуть к помощи закона. Ведь придется тогда сообщить о взятке в шестьдесят тысяч долларов, которую он всучил человеку, выдавшему себя за представителя крупной корпорации. Придется сообщить об уплате сорока тысяч долларов за ничего не стоящую долю собственности на бездействующую пристань. Если это откроется, каждый член делового сообщества Саннидейла обхохочется над ним до колик. Поэтому у него нет ни единого шанса. Бедный Ла Франс. Точно в такое же положение он поставил Таша. Полностью раздавил. Начисто обобрал. Никакого снисхождения к Тащу. Никакого снисхождения к Ла Франсу.