Бледный всадник, Черный Валет
Шрифт:
Он закрыл глаза, зажал ладонью нос и рот, затем бросился головой вперед в гудящее черное облако.
Мажор-лейтенант, конечно, понимал, что оказаться внутри роя не очень приятно (в детстве его до полусмерти искусали осы, которых было в тысячу раз меньше), однако действительность превзошла все ожидания. На этот раз живая масса не раздвинулась, чтобы пропустить его, а, наоборот, сомкнулась вокруг, словно кокон. Пряхин угодил в стремительный вихрь, несущий иголки; и в первое же мгновение его кисти превратились в подушечки для них. Он заорал от боли и на долю секунды оторвал ладонь от лица.
Он
Тогда он заплясал, давя насекомых сотнями, но потоки не убывали, и очень скоро мажор-лейтенант ощутил, что муравьи уже не только снаружи, но и ВНУТРИ. Боль стала невыносимой, словно кто-то всадил в него три шомпола и медленно вдвигал их глубже и глубже.
Пряхин забился в судорогах. Все его отверстия оказались запечатаны шевелящимися пробками; толстый «шнур» из сцепившихся мушек был продернут сквозь ноздри; в уши ввинчивались зазубренные буравчики и очень скоро добрались до мозга.
Тонкие веки не защитили глаз, и если бы Пряхин еще мог соображать, он наверняка решил бы, что его глазные яблоки лопнули. А так он просто принял это как свершившийся факт и подыхал, раздираемый на части ударами тока — короткое замыкание случилось в пыточном инструменте, в который превратилась его собственная нервная система…
И вдруг ему стало хорошо. Совсем хорошо. Боль исчезла; исчезла и неудовлетворенность собой. Вернулся слух. Пряхин снова мог осязать. Более того: он начал видеть силуэты других теплокровных существ. Трое по-прежнему сидели у стены. Девочка с куклой заняла место справа от лестницы. Шестипалый сосунок пополз к ней вперед ногами…
Рой превратился в «бублик», вертящийся под потолком, и стал «дружелюбным». Во всяком случае, у мажор-лейтенанта появилась некая неосознанная способность управлять им. Жаль только, что область применения этого «оружия» не простиралась дальше убежища. Ну ничего — всему свое время! Для Пряхина время вдруг потекло чрезычайно медленно. Впереди была целая жизнь — и он даже знал, что с нею делать!
Мажор-лейтенант поднял пушку, отряхнулся и поправил костюм. Никто не должен был ничего заподозрить. Никто, кроме… других носителей. Теперь у него появилась новая цель, обещавшая чуть ли не вечное существование (оказалось, что и такое возможно. Термин «дробление» засел в его изрядно обновленных мозгах). Эта цель оправдывала любые средства.
В погребе Пряхин чувствовал себя очень комфортно. Оптимальная температура, оптимальная влажность. Но пришлось вылезать — в отличие от собратьев, занятых вынашиванием, у него были срочные дела «наверху».
Жара обрушилась на него, как кулак на комара, однако не расплющила, а выдавила влагу на поверхность кожи. Отныне мажор-лейтенант потел обильно.
Пот оставлял безобразные пятна на одежде. Да и запах оказался
Это была единственная заметная странность.
Тем не менее Пряхин начал действовать, пока кто-нибудь не разоблачил его.
48. ИМПУЛЬСЫ
Следователь Глухов тщательно утрамбовал земляной пол в подвале, пока не исчезли последние признаки свежего захоронения. Он даже надел для этого тяжеленные сапоги, которые использовал исключительно для работы в саду, когда выращивал розы. Розами Глухов занимался в свое удовольствие, но теперь об удовольствии можно было забыть надолго.
По зрелом размышлении следователь решил не прибегать к посторонней помощи или услугам гробовщиков. Никаких чувств, кроме страха перед собственной медленной трасформацией, он не испытывал. Поэтому вполне равнодушно упаковал останки своей освежеванной супруги в мешок из-под картофеля и уложил его в яму глубиной не больше полуметра. Туда же отправились ржавые наручники. Бочки с квашеной капустой заменили надгробный памятник.
Покончив с проблемой жены, Аркадий с облегчением констатировал, что развязал себе руки — на некоторое время. Потом неизбежно поползут слухи об ее исчезновении, однако разоблачить его вряд ли успеют — все самое важное произойдет раньше…
После этого он поднялся наверх, развел во дворе костер и сжег окровавленную одежду и простыни. Убедившись в том, что все улики профессионально уничтожены, он расположился на веранде, закурил и попытался расслабиться. А также подумать, что делать дальше.
Не получилось. Почти сразу же обнаружилось, что курение причиняет массу неудобств. Дым вызывал неприятное жжение в глотке и навевал депрессию. Вскоре дело дошло до галлюцинаций. Глухов начал видеть то, чего на самом деле быть не могло.
За ним шла скрытая охота, больше похожая на жутковатую немую игру в прятки. Аркадий понял, что никакое оружие ему не поможет. Он заметил преследователей, похожих на колеблющиеся тени. Тени отделялись от предметов и сливались с ними в тот миг, когда человек фокусировал на них взгляд.
Это действовало на нервы самым разрушительным образом. И возникала непоколебимая уверенность в неблагоприятном исходе: если он будет продолжать сидеть и курить, то тени превратятся в нечто более страшное. Депрессия перерастала в панику. Хотелось бежать без оглядки, но не куда попало, а туда, куда вытесняло Глухова загаженное тенями пространство…
Таким образом, об отдыхе и покое тоже можно было забыть. Глухов поспешно выбросил окурок и стал собираться. С какой целью? Он не знал. Его сподвигли на это не интуиция, не рассудок и не чувство долга, а сигналы нового хозяина, которые дошли до следователя в виде психопатических импульсов. Этот же хозяин решил за него, что делать дальше.
Папироса оказалась ни при чем. Источники страха были разбросаны повсюду. Одеваясь, Глухов пытался спрятаться в комнатах, но в замкнутом объеме стало еще хуже. Сигналы беспрепятственно проникали сквозь стены. Святые подмигивали с икон и корчили страшные рожицы; тараканы вырастали до размеров дворовой собаки; из пепла и сажи, скопившихся возле печи, сами собой складывались черные фигурки, похожие на обгоревшие трупики; медвежий капкан неведомо как выбрался из чулана и теперь зловеще клацал челюстями, прыгая по комнатам; в довершение всего Аркадий услышал чавканье — глянул вниз и обнаружил у себя на ладонях жадно жующие ротики…