Бледный
Шрифт:
— Что не входишь? — Влад передал повод конюху. Он был в мать: сухощавый, черноволосый, длинный и с нервной мимикой; не угадать ни выражения лица его, ни реакций. Он говорил мало, но, если хотел, мысль формулировал чётко и поступал оптимально. Владел ресторанами в Москве, строительными компаниями, играл на бирже. К собственному капиталу в будущем рассчитывал пристегнуть наследство, ибо отец, передав ему бизнес, деньги не отдал, держал в банках. Лена рассказывала, что на них двоих с братом приходится миллионов двести. Жил Влад в Москве, у отца бывал на уикенд; присутствие его здесь в будни казалось странным.
— Зайдём? — повторил он.
— Не стоит, — отверг Девяткин. — Я не в том виде. Просто завёз дочь, просила дождаться. Маленькие эгоистки липучи.
— Верю, — ответил Влад. — Не только маленькие, — двинул он концом губ и, глядя
Приблизился «Мерседес», водитель вытащил из багажника бензокосилку.
— Давай в твой «Форд»… — продолжал Влад. — Желаю вам жить вместе бессчётное число лет…
Они загрузили подарок в «Форд», Влад помогал указательным пальцем с холеным ногтем. «Мерседес» он отослал, но предварительно извлек оттуда коробочку.
— Это Лене. Чтобы ты знал — браслет. Сто тысяч, и не рублей… Всё же сестрица. Мы с ней дрались, помню, а вот теперь я люблю её… Будешь косить, а она — красотой блистать. Поздравляю! — сунул он Девяткину браслет.
— Но, Влад, сам мог заехать.
— Нет… — Глядя на окна, тот вновь постукивал о голенище хлыстом, прибавив тихо, чтобы не слышали: — Я особенно отношусь к вам. Это не очевидно — видимся редко и прочее… Но в душе, верь, — так. Возможно, когда разовьюсь… Но, может, раньше. Вынашиваю идею банк открыть, а тебя — главным. Это между нами. Банк даст возможность большей мобильности оборота средств… Мы ценим друг друга? — кинул он на Девяткина быстрый взгляд. — Деньги можно всегда достать, а надёжных партнёров — редко. Я твои трения с тестем вижу, но… старик в возрасте, с комплексами… и ментально, в конце концов, стар… Очень стар, хотя дай ему Бог сто лет. Считает, что дочь его — королева, а сам не собрал миллиарда в те годы, когда деньги легко из государственных банков перебрасывали в частные. Бог с ним, я не в укор. Некоторым отцы вообще ничего не дали… Петя, не в твой огород камень. Я обобщал. Твоя судьба многих сломала бы… Я вот не думаю, что смог бы разбогатеть с нуля… Дружба? — Влад ткнул Девяткину руку в белой перчатке и зашагал по лестнице, но, замедлив шаг, обернулся.
— Вот что… — сказал он, сводя брови, так что лоб пересекла морщина. В следующий миг он сбежал вниз, перебирая ногами в бриджах. — Ты, Петя, все-таки должен зайти.
— Нет.
— Ради меня и Лены.
Девяткин дивился Владу, и сестру-то видевшему редко, а его за десять лет — и вовсе несколько раз. Кроме этикетных фраз и пожатия вялых рук Девяткин не удостаивался от него внимания. На семейных обедах Влад на него не смотрел. Бензокосилку можно считать насмешкой, обнажавшей скрытое отношение. «Муж-мальчик, муж-слуга из жениных пажей…» — Девяткин чувствовал, что Влад рассматривает его именно под таким углом. Взятый в семью примак — вот что подчёркивала бензокосилка. Нынешнее внимание Влада и поражало, и настораживало. Девяткин глупцом не был. Обещанный пост директора, понимал он, — это фраза, не лучше прочих. Да, он мог получить пост — спустя лет десять, на то время, пока Влад не сыщет более подходящую личность, какую-нибудь пробивную мисс, как нынче в моде, чтоб совмещать приятное с полезным. Всё это очевидно. Плюс у Девяткина проблемы. Он напрягся и даже готов был, буркнув под нос «прощай», влезть в «Форд». Мешало сознание, что он мог бы помочь себе, и не только сближением с Владом. Может быть, в доме заговорят о сбитой девушке, и он тогда выяснит, как его видели. Видел ли тесть, что он клал руку на ноги спутницы? Он мог бы сам начать обсуждение, рассказав о следователе. Он и должен всё рассказать, раз член семьи.
— Хорошо, — согласился он.
— Жду.
Влад пожал
— Переоденусь? — сказал он и устремился наверх.
Девяткин, пройдя в гостиную, сел у шкафа с книгами во всю стену. На столике пачка журналов, подле лампы сигары. Тесть имитировал быт лорда или дельца. Дом стоил около сорока миллионов и построен был действительно на века — фундамент чуть ли не гнейсовый, а фундамент, считал тесть, это главное. С расчетом на внучку. Был у него и другой внук, Дима, сын Влада, — мальчик, к нему дед должен был бы испытывать чувства большие. Но прикипел к Кате, и именно из-за Девяткина, чья бедность давала возможность держать внучку всегда почти при себе. Дима в Англии, с Димою был отец. Лена же, получавшая лишь карманные деньги, а остальное в виде подарков, переложила труд воспитания на деда. Чувств Девяткина никто не учитывал. Да и сам он не посмел бы стать меж тестем и внучкой, зная, что розовый дом-дворец на участке в пару гектаров наследует Катя с матерью. Статус няньки, укладывающей дочь спать, побуждал к карьере. Вчерашний крах, бывший бы для иных только поводом взгрустнуть, казался Девяткину погребальным звоном. Что-то отрывало его от мира, вышвыривало из схем, сводило к функции, без которой мир смог бы существовать. Девяткин знал: умри он — и ничего не изменится, словно его и не было. Как-то раз услышал, на вечере за спиной сказали: «Глянь, муж Гордеевой». — «Кто он?» — «Так, мелочь банковская».
Девяткин встал и прошёл к окну взглянуть на «Форд», клумбы, туман на лужайках.
В тумане таилась сила, сжиравшая перспективы и навлекавшая беды. Туман отделял его ото всех…
По сути, он здесь на правах прислуги и может быть изгнан в любой момент…
В студенчестве он курил — и вновь захотелось курить. Он, взяв сигару, увидел собственное отражение в зеркале: ссутулившийся тип в костюме с галстуком, тусклый взгляд… вид бледный, смутный. Вдруг за спиной мелькнуло что-то схожее с клоуном. Он вздрогнул, почувствовал, как замерло сердце. Дверь отворилась, возникла подруга Лены, Дарья Завадская, в сиреневом платье и с седой причёской. Она закурила и плюхнулась на диван, нога на ногу. У её кожи был нежно-фиолетовый оттенок — она единственная из подруг Лены не выносила солярии, предпочитая дождь. Она сама казалась духом ненастья, в яркий день пряталась по углам, будто лучи выдавали некую проницаемость её плоти. По той же причине любила она подвальные бары с куревом — генерировать дымку.
— Что делаешь? — спросила она.
Он бросил сигару.
— Поговорим? — спросила Дашка, как её обычно называла Лена.
Завадской она была по мужу, с которым выгодно развелась, отбив себе, вроде бы, пару миллионов. Достался ей и дом, но дом она продала, а деньги давала в рост. Она слыла сплетницей, но, когда её укоряли, требовала доказать, что сплетня недостоверна. Сказанное ею всегда отражало факт, ясный, публичный, но не замеченный ни одной душой, кроме неё. Факт вроде бы без последствий, но, повторённый её устами, он тянул за собой воз проблем. Встречались с ней, чтобы узнать о других, надеясь утаить своё. Девяткин её опасался, веря, что Дашка разносит слухи о его ничтожности… Впрочем, сейчас он не только от тестя, но и от Дашки мог получить «инфу». Тем более, её принуждать не надо — сама начнёт.
— Как дела?
— Блеск! — сказал он, плюхнувшись в кресло.
— Мне Влад велел развлечь тебя. Прибыл ты, мол, зачем-то.
Девяткин хмыкнул.
— Дочь привёз? Леди? Мавр сделал дело и может уйти?
Он не ответил.
— И… — продолжала она.
— Что?
— Лена как?
— Спит, — сказал Девяткин и вдруг соврал: — Сказала, вы вчера набрались, ты блевала… — Он провоцировал.
Дашка, сощурив глаз, шевельнулась, втискиваясь в кресло, выпустила дым через нос, пепел стряхнула в пепельницу.
— Может, и было… Всё и не вспомнишь, дай-ка подумаю… — она вскинула взор вверх. — Встретились, поболтали, ей назначил встречу Глусский… ты в курсе? Мы одноклассники были… Всё было-было — и нет теперь. Моё кредо: интим решать один на один. С Серёжей… — она умолкла. — Виду тебя квёлый, я разболталась… Ты, верно, Влада ждёшь? Чем он завлёк тебя? Мы видели вас в окно, я с Глусским.
— Он здесь?
— Влад не сказал? А я сплетница? Ну вас! Вы родственники, что за тайны? Свалят всё на меня.