Блистающие облака
Шрифт:
– Вот вы какой!
– повторила Зина и улыбнулась.- Теперь я буду вас слушать, а раньше не хотела, я знаю уже все от папаши.
– Вам в Ростове будет уваженье, - сказала Маня.- Вы отшили Степку-музыканта, его все боятся, как холеры.
– Какого Степку?
– Ой,- Соловейчик вытер шляпой потный лоб.- Лучше не спрашивайте. Не дай вам бог еще раз в жизни увидеть этого Степку. Он бандит с Темерника. Как он тут под боком сидел,- я и не заметил. Знаменитый парень. ГПУ по нем давно плачет.
Батурин снова рассказал вымышленную историю о пропавшей невесте. Проститутки слушали сначала так же недоверчиво, как и Соловейчик,
– Нет, такой здесь не было. А Пиррисон был. Да вот Зинка расскажет, она с ним жила.
Зинка подняла к глазам стакан пива и долго не опускала. Батурин вздрогнул,- четкие следы обозначились во всей этой путанице.
– Ну что же ты, рассказывай.
– Сволочь ваш Пиррисон,- тяжело проговорила Зина, поставила стакан и в упор посмотрела на Батурина.- Собака ваш Пиррисон. Невеста твоя с ним сбежала.- Зина грубо перешла на "ты".- Чистенькая барышня, артистка, пальчики-маникюрчики. Когда ее найдешь, расскажи, как Пиррисон нас по две на ночь брал.
– Замолчи, Зинка!
– прикрикнула Маня и испуганно посмотрела на Батурина,- что он, первый такой, Пиррисон, чего распалилась!
– Отвяжись,- пронзительно крикнула Зина.- Дай досказать. Видишь человек дерьмом интересуется, а на дерьмо охотников мало.
Батурин решил терпеть до конца. Он понимал, что малейшее слово может вызвать истерику, дикий скандал, и тогда все потеряно.
– Слушай, ты,- Зина дернула Батурина за рукав.- Зачем ты мне о невесте своей рассказал! Зачем после Степки. Эх ты, несчастный жених! Невеста, невеста... Да теперь все невесты порченые. Для дураков только и есть невесты, а для порядочных - женщины. Порядочная девушка!
– Зинка захохотала.- Ух ты, порядочный! Знал куда пойти, чтобы невесту отыскать. Все вы чистехи, ручки дамам целуете, разговор у вас такой интеллигентный, а дойдет до дела - наплюете в самое сердце. Не желаю,- дико крикнула она и вскочила, не желаю я видеть его! Маня, идем! А тебе, папаша, грех. Я из-за Пиррисона травилась, его убить надо, а ты мне приводишь хахаля, он с Пиррисоном из-за невесты дерется. Да пропади они пропадом!
Она дернула Маню за руку и выбежала из пивной.
– Отщелкала.- Пьяный за соседним столиком восхищенно покрутил волевой,Ай да девка! Вот это да, девка!
Соловейчик был подавлен.
– Нанюхалась. Взбесилась девочка. Что же теперь делать? От нее теперь ничего не добьешься. Ой, упрямая девочка - ужас!
– Пойдем,- Батурин встал.- Я подумаю, что с ней делать. Зайдите ко мне завтра утром.
Он дал Соловейчику пять рублей, и они расстались. На прощанье Соловейчик долго тряс Батурину руку сухими и слабыми лапками.
Батурин побродил по улицам. Свежо и печально дул ветер: степь и море дышали на город полной грудью. В черной листве ослепительно струились гудящие огни автомобилей.
"Что же делать?
– думал Батурин.- Надо найти ее и рассказать правду. Она должна понять. Зря, совсем зря и глупо я начал врать".
Он вернулся домой, написал письмо капитану в Сухум - всего три фразы: "Пиррисон был в Ростове. След, кажется, найден. Ждите писем",- и лег. Уснул он тяжело и крепко.
Утром он лежал и ждал Соловейчика. Ходики хрипели, минутная стрелка ползла на глазах по засиженному мухами циферблату. Батурин смотрел на стрелку в оцепенении,- казалось, время остановилось, а между тем прошло уже три часа, и ходики показывали полдень. В час Соловейчика не было. Батурин встал и умылся во дворе под краном. Курчавые дети сбились вокруг него плотным кольцом и восхищались.
– Смотри, как он моется, не то что ты, Мотя.
Детей разогнали крикливые и гневные мамаши. В три часа прибежал наконец Соловейчик.
Он принес важную новость,- он видел Зину, и она сказала, что хочет поговорить с Батуриным.
– Ой,- Соловейчик подмигнул.- Если бы вы знали, как это было!
Он испытующе взглянул на Батурина, закатился от смеха и помахал шляпой.
– Ну? Вы не знаете, как это было? Она сама пришла до меня!
– выкрикнул он наконец самое главное.- Она пришла и сказала: "Папаша, я вчера наскандалила. Правда, некрасиво, папаша?" Я говорю:
"Да, не очень красиво, ты обидела хорошего человека".
"Соловейчик,- говорит она,- скажи мне, где он живет, мне надо с ним говорить". Но я тоже хитрый. "Что с того,- ответил я,- что я знал его адрес, когда он вчера вечером уехал". Она побелела вся. "Ты врешь, говорит, старый пачкун. Говори адрес". Я даже испугался. "Он живет секретно,- сказал я,- я не могу никому, боже меня избави, сказать его адрес, но я могу позвать его, он придет куда-нибудь, ну в сад, в пивную, куда надо, если он захочет прийти и поговорить с тобой". Она смотрела на меня, как кошка. "Что-то ты крутишь, старик, вместе с ним",- так она сказала. Потом она дала мне два рубля и говорит:
"Соловейчик, милый, найди его и скажи, что я буду ждать его сегодня вечером в шесть часов в городском саду на музыке". Теперь вы имеете случай узнать все, что хотите. Девушке стало совестно. Я вам говорил - они обе хорошие, а что делать, если жизнь вышла так, что пришлось идти на асфальт.
Соловейчик получил мзду и ушел возбужденный,- это дело ему нравилось. Чутьем пожившего человека он догадывался, что Батурин что-то скрывает, что дело гораздо важнее, чем кажется.
Свои мысли он закончил восклицанием:
– Молодое дело. Ой, горячие люди, горячие люди!
Батурин долго брился, часто откладывал бритву и задумывался, глядя в зеркало; наконец поймал себя на мысли, что надо переодеться, надеть синий тонкий костюм: в нем он молодел, синева хорошо оттеняла бледность лица с морщинками около губ.
"Это нужно для дела",- подумал он, стараясь увильнуть, но тотчас же уличил себя и сказал громко:
– Вот сволочь!
Ругательство это относилось к самому себе. Он вспомнил глаза Зинки, как бы искусственно удлиненные, шепот - "вот вы какой", и у него заколотилось сердце. "Сколько ей лет?" - подумал он и решил, что года двадцать три двадцать четыре.
Костюм он надел синий, вышел на улицу без кепки, теплый ветер пригладил его волосы. Он взглянул на себя в зеркальное стекло магазина и внезапно ощутил, что стал гибче, свежее, что полон мальчишеского задора.
Насмешливая и явно искусственная мысль об омоложении, проскочившая в мозгу, была данью застарелой привычке. Чувство молодости, ветра, то чувство, что, не задумываясь, можно определить как начало подлинного счастья, билось в теле, как сердце.
В саду, в горах листвы сверкали белые небольшие лампочки,- было похоже на иллюминацию. Запах духов и политых дорожек был совершенно южный, немыслимый на севере. Полосы зеленого света, черные кущи деревьев и звенящее, все нарастающее пенье скрипки вызывали ощущение печального и свежего отдыха.