Близость

Гейдж Элизабет

— Расскажи мне о личной жизни.

— Он живет с дочерью. Единственным ребенком. Конечно же, играет в гольф. Отпуск — две недели в год — проводит на маленьком острове у побережья Северной Каролины. Дважды в неделю по вечерам играет в покер. В остальное время ведет жизнь отшельника. В обществе почти не появляется. Слуги в доме не живут. Дом убирают в его отсутствие. Советуется только с дочерью. Она готовит ему еду.

Джордан кивнул, заинтересовавшись.

— Расскажи мне о дочери.

— Окончила два университета Принстонский и Гарвардский. В школе были некоторые проблемы с дисциплиной — замяли, конечно, — но оценки отличные. Очень умна. Известно,

что после университета у нее был жених, но отец расстроил их роман. Он по натуре собственник. После смерти жены это качество усилилось. Вряд ли позволит дочери исчезнуть из его поля зрения.

Он бросил Джордану через стол фотографии отца и дочери. Виктор Консидайн выглядел цветущим, полным человеком с лунообразным лицом и маленькими, свирепыми глазками. Даже на фотографии он казался угрожающим. Красноватая кожа на лице подтверждала, что у него больное сердце.

— Каковы его собственные прогнозы? — спросил Джордан.

— Неблагоприятные, — ответил адвокат. — Он страдает хронической сердечной недостаточностью и уплотнением артерий. Ему только пятьдесят девять. Сомневаюсь, что он проживет еще десять лет, если не будет что-то сделано, чтобы предотвратить нарушение деятельности кровяных сосудов. Он идеальный кандидат на инсульт или инфаркт.

Джордан кивнул. Он понимал, что Виктор Консидайн хочет заполучить контроль над формулой Лео как можно скорее и ради этого пойдет на все.

Джордан посмотрел на фотографию дочери Барбары. Далеко не красавица. Тонкие, темные брови, бледная кожа, меланхоличный взгляд. Но глаза, большие и красивые, выделялись на ничем не примечательном лице. На вид ей было двадцать семь — двадцать восемь лет.

— Так что мы будем делать? — спросил адвокат.

— Выигрывать время, — сказал Джордан, — и искать новый подход.

Сказав это, он многозначительно взглянул на фото молодой Барбары Консидайн.

Глава 14

Детройт, штат Мичиган

Рой Инглиш совсем потерял голову. После первой ночи, проведенной с Джил Флеминг, он постоянно виделся с ней, а когда не был с ней рядом, мысли о ней преследовали его. В часы разлуки она властвовала над его фантазиями точно так же, как властвовала над его телом и желаниями, когда была с ним.

Они встречались четыре раза в неделю, иногда чаще. Рой возил ее обедать, а затем они ехали в его просторный дом. Он помог ей найти новую квартиру в более комфортабельном районе города, но там они не встречались, так как он не хотел компрометировать ее в глазах хозяйки дома и соседей.

В ее дом он заезжал только для того, чтобы увезти куда-нибудь. Джил открывала ему дверь и приглашала выпить бокал вина. Ее манера одеваться каждый раз удивляла его. Скромные, пастельных тонов юбки, опрятные блузки, зачастую легкий свитер, подчеркивающий девичий вид. Иногда темное, с глубоким вырезом вечернее платье, делавшее ее сексуально привлекательной. Когда они выезжали за город на уик-энд, она надевала джинсы или белые шорты и топ — тот самый наряд, который очаровал его во время пикника в июне.

Джил знала, как, не прибегая ни к каким хитростям, разжечь в нем страсть тем или иным нарядом. Для посторонних ее внешний облик мог показаться простоватым и невинным, но Роя как магнитом притягивало к нему, стоило только ее увидеть. Словно она была неразрывно связана с его фантазиями, с непреодолимой силой охватывавшими его при ее появлении.

Когда однажды он заехал за ней и увидел ее в пастельного цвета мини-юбке, то поднял ее на руки как ребенка, ощущая руками прохладу ее бедер и вдыхая свежий, как весенний воздух, запах ее волос. Она слегка повернулась с тем, чтобы он почувствовал под рукой трусики, и прошептала:

— Поедем сначала сам знаешь куда.

Охваченный желанием, он отвез ее к себе домой. Она дала ему снять с себя юбку и блузку, чтобы он насладился видом ее стройного тела, освобождавшегося от одежды, как от скорлупы, понимая, что приводит этим его в исступление. Она растягивала этот момент, в глазах появился уже знакомый взгляд восхищения и симпатии.

Однако даже в эти наивысшие моменты наслаждения она всегда оставалась загадочной. Зачастую она была похожа на невинного ребенка, с которого грубо, непристойно срывают пелену непорочности. Ее прелестные чресла, плоский девичий живот, стройные ноги и ступни казались ужасно уязвимыми и невероятно незащищенными, когда он с упоением наслаждался их видом.

На животе, ниже пупка, у нее было маленькое розовое пятнышко.

— Что это? — спросил он, впервые заметив его, и нежно прикоснулся к нему.

— Это? — улыбнулась она. — Всего лишь родимое пятнышко.

Он рассмотрел его повнимательнее. На молочного цвета коже оно выглядело как крошечный фрукт, очертаниями напоминая яблоко или ягоду. Очень изящное, даже красивое.

— Тебе не нравится? — спросила она.

— Очень даже нравится, — ответил он.

Он сказал это не для того, чтобы успокоить ее. В пятнышке было действительно что-то привлекательное, что-то соблазнительное. Расположенное так близко к мягкому, теплому центру ее тела оно выглядело на обнаженной коже как эмблема запретного плода, что был поблизости и ждал, когда его вкусят. Этот маленький изъян на безупречно чистой, бархатистой коже внушал любовь. Рой наклонился и поцеловал маленькое пятнышко.

Его снова охватило желание.

— Какое оно милое, — сказал он, — какое…

Она улыбнулась.

— Поцелуй меня, глупыш, — сказала она.

Он повиновался.

В следующее мгновение он раздвинул ее ноги и вошел в нее. На этот раз он знал, что пятнышко прижато к его коже, трется о нее, в то время как он ритмично двигается. Эта мысль преследовала его, пока не наступил оргазм, такой внезапный, что он не смог его сдержать.

С того дня каждый раз, когда она, утомленная страстью, лежала без движения, его глаза невольно впивались в розовое пятнышко. Рука, движимая неведомой силой, дотрагивалась до него, и он чувствовал увлажненную страстью кожу. Каждое прикосновение к этому таинственному символу ее очарования вызывало в нем почти болезненный порыв желания. И он наклонялся, чтобы поцеловать его, языком вкусить его божественный вкус.

Но чем ближе становились их отношения, тем он острее чувствовал, что не понимает ее. Это озадачивало его, поскольку он всегда слишком хорошо понимал других женщин. Ему представлялось, что сама она прячется за внешней оболочкой, что ее сексуальность нечто обманчивое, но именно эта оболочка невидимыми щупальцами проникла глубоко в него и все в нем буквально перевернула. Это ощущение вызывало в нем нечто, похожее на приступ, от которого он чувствовал себя слабым и измученным.

Мысль о том, что она, возможно, до встречи с ним имела с кем-то половую близость, что вполне допустимо, наполняла его непереносимой болью, и он старался отогнать ее, как только она вспыхивала в его мозгу. У него не хватало духу сопротивляться реальности, которая отравляла его любовь и даже рассудок.