Блокада. Книга 4
Шрифт:
— Держи, — сказал Королев, возвращая ему партбилет.
Губарев взял его.
И тогда Королев, положив руку на плечо Губарева, тихо продолжил:
— Вася! Друг! Партия тебя зовет! На завод зовет! С партбилетом, если уж умирать, то на посту положено, так ведь нас учили? И мы молодых так учим! А у тебя что же получается? В постели?!
Губарев запрятал партбилет под ватник.
— Не дойду я, Ваня, — с сомнением проговорил он.
— Дойдешь! — убежденно сказал Королев. — Слушай, — неожиданно для самого себя добавил он, — я тебе сейчас сухой
И, сунув руку в карман, вытащил один из сухарей, предназначенных жене.
— Ты… ты… — делая шаг назад, пробормотал Губарев, — это… как? От себя отрываешь?
— В благотворители не записывался, — нарочито грубо ответил Королев, — да и капиталами не располагаю. Это… тебе партком посылает. Ну, бери!
Губарев схватил сухарь и впился в него зубами. Откусил кусок, проглотил, почти не разжевывая, и вдруг опустил руку.
— Прости, Ваня, — сказал он виновато. — Как зверь на еду кидаюсь. Отощал.
— Жуй, не стесняйся. А я пойду. Мне еще жену проведать надо. — Помолчал и, глядя в глаза Губареву, спросил: — Завтра придешь?
— Сегодня пойду, — тихо ответил Губарев. — Сухарь доем и пойду.
— До виадука по тропке иди, — посоветовал Королев, — снегу намело много. А там уж совсем недалеко… На твой станок парнишку одного поставили. Парень смышленый, но опыта нет, третий разряд. Чем скорее придешь, тем меньше браку наделает…
Взял Губарева за плечи, на мгновение притянул к себе, круто повернулся и вышел. На темной лестничной площадке почувствовал, что у него снова закружилась голова. «Иди, Максимыч, иди!» — мысленно приказал он себе и, освещая путь фонариком, сделал шаг вперед к лестнице.
Спустившись во двор, Королев осмотрелся. По тропинке между сугробами медленно шла пожилая женщина. В одной руке она несла ведро, в другой чайник. Сделав несколько шагов, останавливалась, ставила ведро и чайник в снег, выпрямлялась, отдыхая, потом снова тащила свою ношу.
Королев поднял воротник, глубже надвинул на лоб шапку-ушанку. Вдруг почувствовал, как он голоден. Инстинктивно нащупал лежавшие в ватнике сухари, но тут же, точно прикоснувшись к раскаленному железу, выхватил руку из кармана.
На улице, как и раньше, было пустынно. Казалось, что яркие звезды мерцают над вымершим городом. Королев шел по тропинке в снегу и думал о том, что должен найти в себе силы заставить подняться с постели еще одного человека — токаря Егорова, конечно, если тот жив…
В полутьме он разглядел, что навстречу движется странная группа людей. Шедший впереди тащил за собой на веревке санки, на которых лежал какой-то длинный ящик. Двое других, согнувшись, поддерживали ящик сзади.
Иван Максимович не раз видел расклеенные по городу объявления с предложениями обменять разные вещи, в том числе и мебель, на продукты и решил, что на санках везут что-то, предназначенное для обмена. Но когда люди с санками приблизились, он понял, что за ящик они везут. Это был гроб. Тащила его женщина, повязанная по самые глаза большим платком. Она, видимо,
Королев отступил в сторону, в сугроб: на узкой тропинке было не разойтись. Женщина прошла мимо, казалось не заметив его.
Иван Максимович тихо спросил:
— Кого хоронишь-то, мать?
Она остановилась, но не обернулась, стояла точно оцепенев.
— Кого хоронишь, спрашиваю? — повторил Королев.
На этот раз женщина повернула к нему голову, свободной рукой приподняла почти закрывавший ей глаза платок, и Королев увидел, что она еще не стара, хотя над переносицей залегли две глубокие морщины.
— Муж? Отец? — кивнул он на гроб.
— Муж, — почти беззвучно ответила она.
Двое ребят стояли теперь неподвижно, их маленькие глазенки из-под нависших платков были устремлены на Королева.
— Отчего помер-то? — спросил Иван Максимыч и тут же понял, что вопрос нелеп.
Женщина чуть скривила в горькой усмешке свои тонкие потрескавшиеся губы:
— Отчего помирают сейчас люди?..
— Понимаю. Прости, — проговорил Королев. — Где работал-то муж?
— На Кировском.
— Значит, у нас… В каком цеху?
— В механическом.
— А фамилия? — настороженно спросил Королев.
— Волков.
Нет, Волкова из механического Королев не знал. На заводе работали, очевидно, десятки Волковых. И все-таки то, что умерший был кировцем, болью отозвалось в его сердце. «Значит, еще одного не уберегли, еще одного отдали голодной смерти», — подумал Иван Максимович.
— Где хоронить-то будешь? Куда везешь? — спросил он.
— Управхоз квартиры обходил… — ответила женщина, — адрес дал… на случай, если помрет кто, сказал, куда везти… а оттуда, сказал, их уже всех вместе свозить будут… не знаю куда… на Красненькое, наверное… в могилу… братскую.
Говорила она отрывисто, точно с усилием выталкивая слова. А глаза были сухи. На лицах ребят — тоже ни слезинки. Оглянулась на гроб — не сполз ли с санок — и шагнула вперед. Королев знал, что Красненькое кладбище — в конце улицы Стачек.
— Погоди, — сказал он, сам не сознавая, зачем останавливает женщину, — ребят-то у тебя сколько осталось?
— Сколько видишь. Двое.
— Мальчики?
— Девчонки.
Женщина снова потянула веревку. Сани со скрипом сдвинулись с места. Девочки взялись за гроб, подталкивая его сзади.
Королев вылез из сугроба на тропинку и нагнал их. Нащупав в кармане оставшиеся сухари, он, не вынимая руки, разломил один из сухарей пополам, затем, вытащив половинку, снова разломил ее надвое и, склонившись над согнутыми спинками детей, сказал внезапно севшим, хриплым голосом:
— Держите, девчата.
Мать не обернулась. Она продолжала тянуть санки с гробом. Но девочки остановились и с трудом повернули к Королеву укутанные платками головки.
— Держите, говорю, ну! — повторил Иван Максимович, протягивая на раскрытой ладони два кусочка сухаря.