Блокада. Книга 5
Шрифт:
…Шесть немецких танков приближались к минному полю перед позициями первого батальона. За танками бежали солдаты в белых халатах, едва различимые на фоне снега.
Достигнув минного поля, два танка почти сразу же подорвались и забуксовали на месте. Но остальные четыре проскочили заминированный участок и на полной скорости понеслись вперед.
— Бронебойными! Прямой наводкой из всех орудий! Огонь! — скомандовал капитан Ефремов.
От разрывов снарядов поле густо заволокло дымом.
Когда
— Огонь, ребята! Огонь! — кричал Ефремов.
— Товарищ капитан, вас Малинников! — в самое ухо крикнул ему связист.
— Почему не докладываешь обстановку? — донесся из трубки голос коменданта.
— Четыре танка подбито, — ответил Ефремов, — но два целы и совсем рядом!
— Держитесь! Иду к вам! — крикнул в ответ Малинников.
Не прошло и пятнадцати минут после ухода Малинникова, как сидевший у аппарата связист сообщил Звягинцеву с какой-то радостной опаской:
— «Первый» вызывает, товарищ подполковник!
«Первым» был командарм Духанов.
— Что там у вас? — спросил он. — Где Малинников?
— Ушел в первый батальон.
Спокойно и четко Звягинцев доложил командарму о том, что первый батальон отбивает атаку противника из района 8-й ГЭС.
— Какова обстановка в двух других батальонах?
Звягинцев хотел ответить: «Пока спокойно», но вдруг осекся: двое бойцов внесли в землянку Малинникова. Следом шел заместитель начальника штаба УРа Соколов.
— Сюда, на нары! — сказал им Звягинцев, прикрывая ладонью микрофон. — Что случилось?
— Осколком, осколком, товарищ подполковник! — не глядя на Звягинцева, ответил Соколов.
Бойцы опустили Малинникова на нары. Звягинцев увидел, что из рукава полушубка полковника выдран клок и мех покраснел от крови.
— Вы что, оглохли? Почему молчите?! — донесся из телефонной трубки недовольный голос Духанова. — Я спрашиваю: какова обстановка в двух других батальонах?
— Пока спокойно, — едва слышно ответил Звягинцев.
— У вас что, голос пропал? — раздраженно крикнул Духанов.
— Простите, товарищ «первый», — с трудом проговорил Звягинцев. — Малинников ранен.
— Принимай командование на себя, — приказал Духанов.
— Здесь находится заместитель начальника штаба УРа подполковник Соколов, — сказал Звягинцев.
— Принимай командование ты! Понял? — категорично приказал Духанов.
— Слушаюсь, товарищ «первый».
— И приказываю: стоять насмерть. Нужна будет помощь — звони.
Трубка умолкла.
Звягинцев передал ее связисту и, обращаясь к Соколову, сказал:
— Возвращайтесь на НП. Командовать УРом
— Жив, — стиснув зубы от боли, ответил комендант УРа.
— Санитаров! Быстро! И комбата один на провод!
Назвав себя, Звягинцев услышал незнакомый голос.
— Где Ефремов? — спросил Звягинцев.
— Только что ранило комбата. Докладываю: атака танков и пехоты отбита!
— Кто говорит?
— Да это я, товарищ подполковник, я, Степанушкин…
Степанушкин был замполитом первого батальона.
То страшное обстоятельство, что после ополчения ему пришлось служить в похоронной команде, собирать с ленинградских улиц трупы погибших от голода людей и хоронить их во взорванных аммоналом траншеях, зная, что возможности лично отомстить за смерть этих людей у него нет, ожесточило душу Степанушкина до крайнего предела.
Когда-то добродушный, спокойно-рассудительный человек, сегодня он был полон ненависти. Ненависть к фашистам, топтавшим советскую землю, переполняла его сердце и жаждала выхода. Он хотел одного — отомстить.
Когда батальон занял рубеж на левом берегу Невы, Степанушкин, используя каждую свободную минуту, беседовал с бойцами, стараясь подготовить их к предстоящему бою. Среди бойцов были и необстрелянные, и Степанушкин, зная, что особенно страшатся они танков, вспоминал о боях, в которых ему лично приходилось участвовать, и пересказывал эпизоды из газетных очерков об отражении танковых атак противника.
— Танк, он тоже уязвим, — убежденно говорил замполит. — Попадешь в гусеницу, и он уже ни с места.
И когда эти танки появились, Степанушкин, получив приказ делать все возможное, чтобы удержать бойцов от преждевременной стрельбы, пополз к орудийным расчетам.
— Не стрелять, не стрелять! — повторял Степанушкин. — Пусть он, сволочь, думает, что у нас нет мин, нет орудий… Не стрелять!
Он повторял это, не сводя глаз с приближающихся танков, уже видя прилепившихся к их броне немецких солдат.
Разрывы снарядов, шум танковых моторов — все слилось воедино…
«Не стрелять, не стрелять!..» — повторял Степанушкин.
Прошла минута, другая. И вдруг там, впереди, одновременно раздалось несколько взрывов.
Когда осела черно-белая пыль, Степанушкин увидел, что два танка делают судорожные рывки на перебитых гусеницах, но остальные движутся вперед.
— Орудие… прицел… бронебойным! — услышал он голос неизвестно когда очутившегося рядом комбата…
В самом конце боя капитан Ефремов получил сильное ранение.