Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
— Иди за мной, Анатолий, сейчас я тебе все объясню.
Они пошли за ним. Едва углубившись в рощу, Кравцов остановился и, прислонившись спиной к дереву, знаком подозвал к себе Анатолия.
— Мне надо с тобой поговорить, Толя, — сказал он негромко и повторил: — С тобой. А Вера пусть немножко погуляет.
И, не дожидаясь ответа Анатолия, произнес уже чуть громче, обращаясь к Вере:
— Вы не сердитесь. Просто у нас мужской разговор.
Анатолий приблизился к Кравцову, глядя на него с нескрываемой неприязнью.
Кравцов
— Здесь немцы, Толя.
В первую минуту Анатолий не понял смысла этих слов. Потом ему показалось, что Кравцов шутит, издевается над ним. Он уже хотел назвать Кравцова трусом и паникером, но, увидев выражение его глаз, осекся.
Кравцов смотрел на него пристально, даже сурово. Теперь перед Анатолием стоял как бы другой человек, разительно непохожий на того, что совсем недавно лежал на траве и с хитренькой улыбкой рассказывал свои анекдотцы.
Анатолий почувствовал дрожь в коленях.
— Вы… это серьезно? — невольно переходя на шепот, спросил он.
Кравцов молчал.
— Но откуда тут могут быть немцы? — продолжал спрашивать Анатолий с тайной надеждой, что он что-то не понял, придал не то значение словам Кравцова и сейчас все разъяснится. — Ведь мы находимся почти под Ленинградом, так? Я же только вчера слушал радио, бои идут еще под Таллином…
— Не знаю, говорят, что они где-то поблизости, — нетерпеливо прервал его Кравцов. — В самих Клепиках немцев нет, и мы сейчас направимся туда — Жогин приедет на подводе. Но Сенцы — деревню в пяти километрах от Клепиков — они захватили этой ночью…
— Ну как, кончили ваш разговор? — издалека крикнула Вера.
— П-подожди! — чуть запинаясь и не оборачиваясь в ее сторону, бросил Анатолий.
— Так вот, Толя, теперь слушай меня внимательно, — сказал Кравцов, и в голосе его прозвучали добрые, даже задушевные нотки, — я могу доверять тебе?
Анатолий растерянно мигал глазами. Сердце его билось учащенно. Он все еще не отдавал себе отчета в том, что только что услышал, но уже верил, понимал, что на них надвинулась новая, еще более страшная беда.
Кравцов неожиданно положил руку на плечо Анатолия и притянул его к себе.
— Так вот, я тебе доверяю, — сказал он, почти касаясь своим лицом лица Анатолия, — я понял, что тебе можно верить, еще тогда, когда ты честил меня за ту историю… с самолетом. Я всю эту чепуху придумал. Так вот, слушай. Возможно, что нам придется добираться до Ленинграда врозь. Может быть, ты окажешься там раньше меня. В этом случае ты в первый же день, в первый же час по прибытии в город пойдешь на Литейный. В Большой дом. Понял? В Бюро пропусков снимешь трубку и скажешь, чтобы соединили с майором Туликовым. Запомнил? Ту-ли-ков. Скажешь, что от Кравцова. Он тебе закажет пропуск. Когда увидишь Туликова, передашь: «Товары завезены, магазин откроется в положенный час». Понял? Повтори!
— …Магазин откроется в положенный час… — механически повторил, едва шевеля пересохшими
— Неверно! — неожиданно зло сказал Кравцов и больно сжал плечи Анатолия. — Ты пропустил, что «товары завезены».
— Нет, нет, я помню!
— Хорошо. Молодец, — с явным облегчением произнес Кравцов, опуская руки, — но это еще не все. Как твоя фамилия?
— Валицкий.
— Кто отец?
— Архитектор. Работает в архитектурном управлении Ленсовета.
— Не годится. Твоя фамилия… Авилов. Запомнил? Повтори!
— Авилов.
— Хорошо. Твой отец умер. В восемнадцатом году. Он был офицером. Тебе известно, что его расстреляла Чека. Понял?
— Что вы такое говорите? — негодующе воскликнул Анатолий.
— Твой отец — Авилов, бывший офицер, участвовал в заговоре, расстрелян в восемнадцатом, — не обращая внимания на возмущение Анатолия, медленно повторил Кравцов. — Ты воспитывался в детском доме. Ненавидишь Чека, НКВД и все такое прочее. Чтишь память отца, хотя никаких подробностей о нем, естественно, не помнишь. Тебе был тогда год от роду. Узнал о нем от дяди. Дядя умер пять лет назад. Запомнил?
— Но… но кому я должен все это сказать? — с отчаянием спросил Анатолий.
— Немцам, — жестко ответил Кравцов, — если придется. Документы с собой есть?
— Остались в поезде. В чемодане.
— Так и скажешь.
Он помолчал немного и добавил:
— Ты сожалел, что не попал в первый же день на фронт. Считай, что ты на фронте. Все. Вере ни слова. Ну… о Туликове.
— Вы… вы ей не доверяете?
— На сто процентов доверяю. Но она девушка. Может… не выдержать. А ты мужчина. Понял?.. А теперь запомни самое главное: что бы ни случилось со мной, ты должен добраться до Ленинграда и позвонить Туликову. Это очень, очень важно! Ну как, выполнишь?
Анатолий сосредоточенно молчал. Как это было ни удивительно, теперь он не чувствовал страха. Скорее наоборот. Неожиданное поручение наполнило его гордостью. Все, что он пережил последние часы, и то, о чем узнал в последние минуты, отступило в его сознании на задний план. Для него было уже ясно, кто такой Кравцов. И мысль о том, что с этого мгновения он, Анатолий, тоже причастен к важному, секретному делу, к которому допускаются лишь самые проверенные, самые преданные люди, вселяла в него новые силы.
Тот факт, что где-то поблизости были немцы, он реально не мог себе представить. И если бы не страшные минуты, которые он пережил там, в поезде, и потом, когда бежал в растерянности и страхе, то все происходящее воспринималось бы им как эпизод из книги или кинофильма, посвященных грядущей войне.
В том, что ему, Анатолию, и, конечно, Вере удастся добраться до Ленинграда, он не сомневался. Как и многие ленинградцы, он хорошо знал серокаменное здание на Литейном — Большой дом. Он уже представлял себе, как замкнуто и отчужденно входит в это здание, как тихо говорит по телефону — сухо и немногословно: