Блондинка. Том I
Шрифт:
Но девочка не стала задавать матери эти вопросы, хотя, возможно, и вспомнила, как ныне покойная бабушка Делла предупреждала ее, Норму Джин, чтобы та следила за «перепадами» в настроении матери. И заставила Норму Джин пообещать, что, если дело «примет опасный оборот», та должна немедленно позвонить ей.
— И если надо, я возьму такси и тут же примчусь, пусть даже это стоит пять долларов, — мрачно добавляла при этом Делла.
Вообще-то бабушка Делла оставила Норме Джин вовсе не свой телефон, а номер телефона домовладельца, поскольку у самой Деллы никакого телефона никогда не было. И Норма Джин заучила этот номер наизусть, когда год назад переехала жить к Глэдис (о счастье, сбылась наконец ее мечта!), переехала в новую резиденцию Глэдис
14
Летний театр, представляющий собой природный амфитеатр на склонах Голливудских холмов.
На свете вообще не существовало номера, по которому Норма Джин могла бы кому-то позвонить.
Отец! Если бы я знала его номер, не важно, где он и как живет, я бы позвонила ему. И сказала бы: ты нужен маме, пожалуйста, приезжай! Помоги нам! И я точно знаю, он бы тут же приехал, он бы приехал.
Впереди, у въезда на Малхоллэнд-драйв, стояла целая стена огня. Глэдис выругалась:
— Черт побери! — и резко ударила по тормозам. Она хотела уехать в горы, высоко в горы, оказаться над городом, и плевать на риск. Плевать на сирены, на спорадические вспышки огня, на свистящий горячий ветер Санта-Ана, волнами накатывающий на машину, не дающий укрыться даже под нависающими над дорогой скалами.
Здесь, среди этих уединенных холмов — Беверли-Хиллз, Бель-Эр и Лос-Фелиз — находились частные резиденции кинозвезд; мимо их ворот Глэдис проезжала часто — возила Норму Джин на экскурсию по воскресеньям, когда, конечно, могла позволить себе купить бензин. О, то были счастливые времена для матери и дочери — куда как лучше, чем ходить по воскресеньям в церковь! —но сейчас была ночь, и воздух загустел от дыма, и никаких домов не было видно, и возможно, они вообще сгорели, все эти частные резиденции звезд, и по этой дороге проехать нельзя. Вот почему через несколько минут Глэдис свернула к северу, на Лаурел-Каньон-драйв, где у обочины были припаркованы машины «скорой». И там ее остановила полиция.
Они грубо спросили, какого черта она тут делает, и Глэдис объяснила, что живет здесь, на Лаурел-Каньон, что именно здесь находится ее резиденция, что она имеет полное право ехать к себе домой, и тогда один из офицеров спросил, где именно она живет, а Глэдис грубо ответила:
— Мое дело! — И тогда они подошли поближе к машине и стали светить ей в лицо фонариком; они были настроены подозрительно, даже спросили, кто это с ней в машине, и Глэдис со смехом ответила: — Ну уж, во всяком случае, не Ширли Темпл, это точно!
И тогда подошел другой офицер, он служил помощником шерифа окружного отделения лос-анджелесской полиции. Подошел и долго смотрел на Глэдис, которая даже в этой жирной и грязной маске из кольдкрема выглядела женщиной красивой и достойной, женщиной в классическом стиле загадочной Гарбо, если, конечно, приглядеться повнимательнее. Глаза с расширенными зрачками казались просто огромными, длинный тонкий нос с изящно вырезанными, точно восковыми ноздрями, а губы припухшие и намазаны алой помадой. Ибо перед тем, как выбежать в ночь, эту ночь всех ночей, она нашла время подкрасить губы, потому что никогда не знаешь — а вдруг кто тебя увидит и начнет оценивать.
И помощник шерифа понял, что здесь что-то не так, что перед ним просто растерянная и довольно молодая женщина, наспех одетая, в сползающем с плеча зеленом шелковом кимоно и кружевной черной сорочке под ним, сквозь которую видны маленькие обвисшие груди. И рядом с ней — испуганная девочка со встрепанными кудрявыми волосами, в пижамке и босиком, круглое личико с тонкими чертами, на раскрасневшихся щеках грязные полоски от слез. И женщина, и девочка кашляли, а женщина еще что-то бормотала себе под нос — она была возмущена, сердита, она негодовала, она кокетничала, она твердила о том, что ее пригласили в частную резиденцию где-то на самой вершине холма, в конце Лаурел-Каньон.
— У ее владельца несгораемый особняк. Мы с дочерью будем там в безопасности. Нет, я не могу назвать вам имени этого человека, офицер, но его имя все знают. Он работает в киноиндустрии. А эта маленькая девочка — его дочь. Это город из песка, ему не устоять, а потому мы должны ехать дальше. — И в хриплом голосе Глэдис слышались воинственные нотки.
На что помощник шерифа сказал, что ему очень жаль, но она должна повернуть обратно; сегодня никому не разрешается ехать туда, в горы, там опасно, оттуда уже эвакуируют людей целыми семьями, что и ей, и ее дочери будет куда безопаснее в городе.
— Езжайте домой, мэм, и успокойтесь, и уложите свою маленькую дочурку спать. Уже поздно.
Глэдис так и вспыхнула.
— Не унижайтесь передо мной, офицер. И не указывайте мне, что делать!
Тогда офицер попросил Глэдис показать водительские права и талон на регистрацию автомобиля, на что Глэдис ответила, что этих документов при ней сейчас нет — был пожар, они собирались второпях, неужели не ясно? Однако она все же протянула ему студийное удостоверение. Он бросил на него беглый взгляд и тут же вернул, и заметил, что Хайленд-авеню — самая безопасная часть города, по крайней мере на данный момент, что ей повезло и что она должна немедленно вернуться домой.
Глэдис злобно улыбнулась и сказала в ответ:
— Вообще-то, офицер, мне хотелось посмотреть на ад с близкого расстояния. Так, в качестве предварительного ознакомления. — Говорила она теперь хрипловато-сексуальным голосом Джин Харлоу; такое внезапное превращение всегда приводило людей в замешательство. Офицер нахмурился, когда Глэдис вдруг одарила его соблазнительной улыбкой, а потом стащила шарф с головы и волосы рассыпались по плечам. Некогда очень трепетно относившаяся к своей прическе, Глэдис давно уже перестала подстригать и укладывать их. И теперь в них проблескивала снежно-белая прядь, торчавшая острой зазубриной над левым виском и напоминавшая молнию из мультфильма. Несколько смущенный всем этим, помощник шерифа сказал Глэдис, что она должна повернуть обратно, что, если надо, они могут даже дать ей эскорт. Но это приказ, и в противном случае ее просто арестуют. Глэдис расхохоталась.
— Арестуют! Только за то, что я еду в своей машине! — Затем добавила, уже нормальным голосом: — Простите, офицер. И пожалуйста, прошу, не надо меня арестовывать. — А потом шепотом, так, чтобы Норма Джин не слышала, пробормотала: — Лучше бы вы меня пристрелили.
Офицер, похоже, начал терять терпение.
— Езжайте домой, леди! Вы пьяны или обкурились, но сейчас у нас просто нет времени разбираться с вами. Вы сами не понимаете, что говорите. Сами навлекаете на себя неприятности.
Глэдис мертвой хваткой вцепилась ему в рукав. Только теперь стало видно, что это просто пожилой мужчина в униформе, с мешками под грустными глазами и усталым лицом. С блестящей бляхой на этой самой униформе, с тяжелым кожаным поясом на талии и револьвером в кобуре. Ему было жаль эту женщину и ее маленькую девочку, женщину с грязным лицом в кольдкреме, с расширенными зрачками и запахом спиртного изо рта, таким нездоровым запахом. И больше всего ему хотелось, чтобы они побыстрее уехали; другие полицейские ждали его, ночь выдалась такая трудная. Он вежливо высвободил руку из цепких пальцев Глэдис, а та игриво заметила: