Блудницы Вавилона
Шрифт:
— Сам? Лично?
— Удивительный человек. Жаль, что умирает.
Царь умирал последние пять лет. Должно быть, превратился в мумию, восковой муляж.
У входа они заплатили по четверти шекеля привратнику и, оставив у него фонари, прошли за солдатами в большое помещение. Освещенный лампами деревянный помост был увешан всевозможными занавесями. Перед сценой сидела на табурете женщина-флейтистка, развлекавшая столпившихся в полутьме зрителей. В воздухе висел тяжелый запах ладана, густая пелена дыма поднималась из расставленных по обе стороны
Через какое-то время на сцене появилась грудастая женщина в темном платье и с заплетенными в косички волосами.
— Добрый вечер, уважаемая публика! Стойкие поклонники мужских развлечений и безбородые юнцы! Не говоря уж о коварной даме, любительнице маскарада и ценительнице женского тела!
Кто-то из солдат разразился грубым хохотом. Распорядительница понизила голос, добавив мрачных ноток. Флейта зазвучала необычайно низкими басами.
— Сегодня мои девочки исполнят Танец Смерти, Нисхождения в Ад, где спадают все покровы.
— Отлично! — крикнул другой солдат.
— А потом… Кто знает, что потом?
— Мы знаем! — ответил нестройный солдатский хор.
Мадам удалилась; представление началось. Из-за занавески, пригнувшись, выступила совершенно обнаженная чернокожая девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Флейта взвыла точно новорожденный. Пританцовывая, девица прошлась по сцене, а потом начала срывать развешенные тут и там черные одежды и напяливать их на себя.
Ожидавшая развития событий в обратном порядке, изумленная публика притихла. Вскоре танцовщица полностью облачилась в черные кружева. Мало того, выпрямляясь, она как будто стала выше и взрослее. Процесс одевания, а вместе с ним и сольный танец завершились появлением на ее голове сверкающей короны.
На сцену выпрыгнула вторая обнаженная девушка. Эта была белая, но кожа ее была хитроумно разрисована напоминающими кости черными полосами, и казалось, на помосте дергается и выгибается живой скелет. Двигаясь неуклюже, рывками, она преследовала черную девушку. И не просто преследовала, но и срывала с нее одежды, начав с короны. Завладев трофеем, белая отскакивала, с каждым разом все медленнее, неохотнее. Что-то жидкое, пот или слезы, стекало по лицу жертвы, из-под волос, застывая бороздками и морщинами, как отвердевающий воск. Лишаясь одежд, она уже не выглядела больше молодой, но казалась сморщенной, как высохшая слива. И когда белая воровка стащила последний покров, перед зрителями предстала старуха, усталая, согбенная, с обвислыми грудями. Белая танцовщица схватила свою добычу и утащила за плотный занавес. Тихо и жалобно всхлипнула флейта.
Неловкая пауза молчания, и аудитория разразилась аплодисментами. Обе девушки, черная и белая, выбежали на помост, чтобы поклониться. Первая уже не казалось такой древностью.
— Ловко! — сказал Гупта. — Надо освоить этот трюк с одеждами. — Какая-то липкая ткань. Морщинится, как старая кожа.
— Так это был только трюк?
— Сопровождаемый удачно подобранными позами и жестами.
На сцену снова вышла распорядительница.
— Спасибо тебе, благодарная публика. А теперь вам предстоит узреть путешествие через пять ворот ада.
И тут Алекс сам вошел в первые ворота ада. Он похлопал по мешочку с деньгами и обнаружил его отсутствие. Приглушенно вскрикнув, обшарил себя всего. Потом опустился на корточки и постарался разглядеть что-то в темноте между ногами, как босыми, так и в сандалиях.
— Кошелек! Кто-нибудь стоит на моем кошельке? — Он выпрямился и схватил Гупту. — Это ваша шутка? Вы взяли мой кошелек? Говорите!
— Конечно, нет. Ничего подобного. Может быть, вы обронили его на входе, когда расплачивались. Подумали, что положили на место, а он выскользнул. Такое случается.
Под звуки ожившей флейты Алекс протолкался через толпу к выходу. Допросил привратника. Поискал на земле.
— Ну как, удачно? — поинтересовался вышедший следом Гупта. Лицо его выражало искреннее дружеское сочувствие.
— Ничего! — Алекс снова схватил индийца, провел руками по его спине, ощупал более сокровенные места. — Вы сказали, что здесь не только раздеваются, но и раздевают. Да, так! А что еще? Что еще у меня отнимут?
— Протестую. Хотя и прощаю, учитывая ваше состояние и невыдержанность. Какой ужасный шок.
— Что толку вас обыскивать. Вы могли спрятать его в задницу. Пожалуйста, Гупта. Пожалуйста, если мой кошелек у вас…
— У меня его нет. И быть не может.
Алекс повернулся к привратнику, с вежливым интересом наблюдавшему за происходящим.
— Отсюда кто-нибудь выходил?
— Вы двое.
— Я имею в виду кто-нибудь еще!
— После первого танца? Нет, вряд ли.
— Значит, вор еще там с моими деньгами.
— Очень удачно. Все, что вам нужно, это встать у входа и спрашивать каждого выходящего.
— Спрашивать?
— Да. Не поднял ли кто-то случайно ваш кошелек.
— Я требую, чтобы представление остановили. Пусть всех обыщут. Воровство — это преступление против закона.
— Конечно. Но сегодня там сорок человек. Кто будет их обыскивать?
— Я. Если вы запрете дверь.
— Это вряд ли всем понравится. Там есть и агрессивные парни. Мало кому нравится, когда его ощупывают.
Алекс застонал и схватился за рукоять спрятанного под туникой доброго греческого ножа. Привратник протянул руку к лежавшей на полке дубинке. Алекс разжал пальцы.
— Дайте мой фонарь.
— С фонарем заходить нельзя. Нарушение баланса освещения.
— Верните мой фонарь! Я иду домой! Спать.
— Не спешите, — сказал Гупта. — С падением покровов смерти вор может испытать раскаяние.
— Что-то плохо верится. И я не намерен оставаться в одной комнате с тем, кто только что меня уничтожил.
— Это преувеличение.
— У меня нет больше денег, Гупта. Совсем. Я — нищий.
— Позвольте предложить вам заем. Могу выделить полтора шекеля на неотложные нужды.