Блуждающая Искра
Шрифт:
— Известно ли князю Караччиоли, что у него есть внучка?
— Я сильно в этом сомневаюсь, синьора. Ребенок осиротел в раннем детстве, и я считал бесполезным обратиться к такому важному человеку, не рассчитывая, чтобы ему приятно было признать свое родство с нашей скромной семьей.
Эти слова, повидимому, успокоили даму, и она передала Нельсону весь разговор.
— Возможно, — продолжала она, — что они пришли сюда по поводу того же дела, о котором мы уже многое — и совершенно безрезультатно слышали. Хотя не думаю: что им за дело до человека, совершенно
— Я знаю его, ваша светлость. Мой добрый дядя сейчас сказал вам, кто мы, и теперь вам нетрудно угадать причину, приведшую нас сюда. Мы прибыли только сегодня утром из Санта-Агаты, с того берега залива, и узнали здесь от одного нашего родственника о только что совершившемся аресте дона Франческо, вслед за тем услыхали, что его приговорили к смерти; говорят, что казнь над ним будет совершена еще до солнечного заката.
— Если бы это и действительно так было, какое вам до этого дело? Вы его не знаете.
— Он отец моего отца, ваша светлость; и хотя я его никогда не видала, я уважаю в нем родственника.
— Все это прекрасно, Джита, но ведь не можете же вы любить человека, которого никогда не видали и который даже не знает, что вы его внучка? Вы еще так молоды, и, как девушке, вам надо поступать очень осторожно. Даже мужчины зачастую действуют весьма опрометчиво, вмешиваясь в политику в настоящее смутное время.
— Синьора, меня сюда привели не политические вопросы, а естественное родственное чувство.
— Что же вы имеете нам сказать? — нетерпеливо воскликнула красавица. — Подумайте, что вы отнимаете время у человека, занятого множеством самых важных дел.
— Я это знаю, ваша светлость, и постараюсь высказаться как можно короче. Я пришла просить этого знатного иностранца о помиловании моего деда. Мне сказали, что король ни в чем не откажет ему, и ему стоит только попросить.
В то время как прелестное личико Джиты дышало надеждой, темная туча заволокла чело англичанки, изгладив с него все следы мягкости и женственности. Не будь свидетелей, Джиту, по всей вероятности, грубо выпроводили бы; но дама была слишком большая дипломатка, и она сумела сдержать себя ради известной цели.
— Адмирал — не неаполитанец, он — англичанин и не имеет права изменить судебный приговор вашего короля. Ему даже неловко вмешиваться в постановления вашего государства.
— Никогда не может быть неловко вмешаться для спасения жизни человека.
— Что вы понимаете в этом? Сознание, что в ваших жилах течет кровь Караччиоли, заставляет вас забыть свое положение и порождает в вас какие-то романтические понятия о долге.
— Вы ошибаетесь, синьора. Уже восемнадцать лет я знаю, что несчастный адмирал Караччиоли мой дед; но так как он ни разу не выразил желания видеть меня, то и я никогда не испытывала желания представиться ему, чтобы не показаться навязчивою. До сегодняшнего дня я никогда не думала о семействе Караччиоли иначе, как глубоко сожалея о проступке моей бабушки.
— Ты
Дама произнесла эти слова еще суровее, с нахмуренными бровями.
— Можете теперь удалиться, я передам адмиралу все, что вы мне сказали, — проговорила она.
— У меня еще другая просьба, ваша светлость: повидать дона Франческо.
— Его нет на нашем судне, он на фрегате «Минерва», и вас, конечно, допустят к нему. Постойте, несколько слов помогут вам добиться желаемого. Вот, возьмите! Прощайте, синьорина.
— Могу я сколько-нибудь надеяться, ваша светлость?
— Я не могу сказать вам ничего определенного — дело в руках неаполитанского суда, и мы, англичане, в него не вмешиваемся. Уходите теперь оба, адмиралу надо заняться другими неотложными делами.
Джита удалилась со своим дядей. В дверях каюты они встретились с лейтенантом, под караулом которого находился приговоренный и который шел теперь к адмиралу с последней просьбой дона Франческо позволить ему умереть смертью солдата, а не казнью разбойника. В этой просьбе ему было отказано.
Глава XIV
Весьма возможно, что Нельсон так и не узнал в точности того, что говорила Джита; по крайней мере, ее просьба была оставлена без всяких последствий. Вообще в этом деле поступили почти с неприличной поспешностью и не пожелали даже смягчить род казни князя Караччиоли. Куф остался обедать у адмирала, а Карло Джунтотарди и его племянница отправились на лодке к неаполитанскому фрегату, на котором в это время находился пленником несчастный Караччиоли.
Их свободно пропустили на фрегат, где Джунтотарди сообщил вахтенному офицеру о цели их прихода, и тот послал спросить арестанта, желает ли он принять посетителей; при этом сказано было имя одного только дяди.
Князю Франческо Караччиоли было под семьдесят лет; он принадлежал к одной из известнейших фамилий в Италии и всю жизнь занимал важные должности. Теперь он находился в ожидании исполнения приговора уже на том судне, на котором должна была совершиться казнь.
Офицер, явившийся к нему от имени Джунтотарди, застал этого несчастного с его духовником. Караччиоли равнодушно выслушал просьбу и, предполагая, что это или какой-нибудь старый слуга их дома или поставщик, которому не уплачено чего-нибудь по счету, согласился его принять, и даже задержал духовника, собиравшегося уже уходить.
— Я рад буду расплатиться; если за мной есть еще какие недоимки, — сказал Караччиоли.
Дверь отворилась, и вошла Джита с своим дядей. Наступила минута общего молчания: приговоренный старался припомнить тех, кого он видел перед собой, а Джита была слишком огорчена и испугана, чтобы говорить. Наконец, она подошла к Караччиоли и сказала, опускаясь перед ним на колени:
— Дедушка, я дочь вашего единственного сына.
— Дедушка?! Мой сын! Его дочь! — повторил дон Франческо. — Да, у меня был сын; я признаю это с раскаянием; но он давно умер, и я никогда не слышал, чтобы после него осталась дочь.