Бодлер
Шрифт:
Есть ли способ противостоять бедствиям?
Писать, только писать. И писать на такие темы, которые он знает, а не сочинять романы или драмы.
Прочитав первую часть «Отверженных» Виктора Гюго, опубликованных в десяти томах почти одновременно в Париже и Брюсселе, Бодлер написал пространный отзыв для газеты «Бульвар», основанной в минувшем году карикатуристом и фотографом Этьенном Каржа. Он считал роман «книгой милосердия, то есть книгой, призванной возбуждать, пробуждать дух милосердия», книгой, которая ставит перед совестью читателей вопросы «социальной сложности» и являет собой «поразительный призыв к порядку, обращенный к самовлюбленному обществу, нимало не озабоченному бессмертным законом
Однако эта статья была всего лишь проявлением любезности. Ибо Бодлеру «Отверженные» совсем не понравились, напротив, как совершенно откровенно писал он своей матери, «эта книга нелепа и отвратительна». И он отнюдь не собирался читать вторую ее часть, хотя Виктор Гюго отправил ему благодарственное письмо, в котором намеком предлагал написать новую статью.
«Сударь,
написать блестящую страницу для Вас естественное дело, возвышенные и сильные слова возникают у Вас в голове подобно тому, как искры вылетают из пламени, и „Отверженные“ явились для Вас поводом для глубокого и возвышенного исследования.
Я благодарю Вас. Я уже не раз с удовольствием констатировал сходство Вашей и моей поэзии; все мы вращаемся вокруг великого солнца, вокруг Идеала.
Надеюсь, что Вы продолжите свою прекрасную работу об этой книге и тех вопросах, которые я пытался разрешить или, по крайней мере, поставить. Для поэтов честь — подносить людям наполненные светом и жизнью священные кубки искусства. Именно так Вы и поступаете, то же самое пытаюсь делать и я. Мы оба посвятили себя служению прогрессу с помощью Истины.
Жму Вашу руку».
Это письмо, датированное 24 апреля, Бодлер счел «смехотворным», доказательством того, что «великий человек может быть глупцом». Мир литераторов и художников, тот мир, который казался ему «чудесным и приятным», теперь, на его взгляд, стал «отвратительным». У него такое ощущение, будто он живет в эпоху упадка, он уже не чувствует никакой близости со своими современниками, за исключением Барбе д'Оревильи, Флобера и достойного уважения Сент-Бёва. За исключением также Готье — это единственный человек, признавал Бодлер, кто понимает его, когда он рассуждает о живописи. И выход один: бежать от «человеческих лиц», то есть укрыться в каком-нибудь монастыре, например в Солем [49] , по поводу которого ученик Виллье де Л'Иль-Адан шепнул ему два-три словечка. Но главное, бежать от «французских лиц».
49
Там в XI веке было основано бенедиктинское аббатство, с 1833 года ставшее центром бенедиктинского братства Франции.
В сентябре в той же газете «Бульвар» Бодлер публикует коротенький очерк под названием «Живописцы и офортисты», в действительности второй вариант статьи, анонимно появившейся в апреле в «Ревю анекдотик». Живописцев, которых хвалит Бодлер, зовут Мане, Мерион, Легро, Йонгкинд, молодой американец Уистлер, в галерее Мартине он видел его офорты, изображающие берега Темзы, «чудесное нагромождение снастей, рей и тросов, хаос туманов, заводских труб и клубов дыма, глубокую и сложную поэзию большой столицы».
Заканчивается 1862 год так же, как начался: известием об очередном несчастье. На сей раз жертвой стал Огюст Пуле-Маласси. Вынужденный прекратить платежи, издатель был объявлен банкротом, настолько непрочным
В своей газете Этьенн Каржа кричит о «незаслуженном крахе», ведь это банкротство затрагивает также писателей, «которых все читают и которым аплодируют».
Но это ничего не меняет: Пуле-Маласси арестовали и заключили в тюрьму в Клиши. Затем, в декабре 1862 года, перевели в тюрьму Маделонетт, расположенную на улице Фонтен-дю-Тампль в Париже.
В ПОГОНЕ ЗА ИЗДАТЕЛЯМИ
После заключения Пуле-Маласси в тюрьму Бодлеру стало ясно, что публикация нескольких его произведений, которую взял на себя алансонский издатель, под угрозой. И стало быть, ему придется вновь вести переговоры, теперь уже с другими книготорговцами, начать все с нуля, словно он автор-дебютант.
В первую очередь Бодлер обратился к Мишелю Леви. В последнее время их отношения далеко не всегда были радужными, но и скверными назвать их было нельзя. Три тома переводов По — «Необыкновенные истории», «Новые необыкновенные истории» и «Приключения Артура Гордона Пима» — продавались хорошо, и можно было надеяться, что и два следующих тома — «Эврика» и «Истории смешные и серьезные» — тоже раскупятся быстро. Однако у Мишеля Леви были другие заботы и другие планы. Он собирался покинуть улицу Вивьен и открыть новый магазин в квартале Оперы. Кроме того, его сильно занимали неожиданный успех книги Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса» и выпуск в продажу «Саламбо» Гюстава Флобера, а также эссе и стихов Сент-Бё-ва, издания, которое тот считал «заключительным и завещательным».
Не добившись ответа, Бодлер обратился к Пьеру Жюлю Этцелю, которого все называли П. Ж. Этцель или просто Этцель. За плечами пятидесятилетнего Этцеля, обосновавшегося с 1860 года на улице Жакоб, добрых два десятка лет издательской деятельности. Он вынашивал множество планов и в 1862 году опубликовал первую книгу из серии «Необыкновенные путешествия», на которую возлагал большие надежды: «Пять недель на воздушном шаре» Жюля Верна, автора из Нанта, известного до тех пор своими либретто для оперетт.
В его богатом каталоге имелись также «Созерцания» и «Легенда веков» Виктора Гюго, «Война и мир» Прудона, сказки Перро с иллюстрациями Гюстава Доре и «Госпожа Тереза и волонтеры 92 года» лотарингских писателей Эмиля Эркман-на и Александра Шатриана. Этцель и сам писал под псевдонимом П. Ж. Сталь, он специалист по литературе для юношества и автор брошюр по вопросам издательской практики, в одной из которых, появившейся в 1854 году, говорилось о контрафакциях и мерах по борьбе с ними.
Бодлер и Этцель быстро договорились о трех произведениях: третьем дополненном издании «Цветов зла», томе стихотворений в прозе и автобиографической книге, которая могла бы называться «Мое обнаженное сердце», причем тираж каждого из этих трех произведений должен был составить две тысячи экземпляров, то есть на пятьсот больше, чем предусматривалось договором с Пуле-Маласси. Во время переговоров с Этцелем Бодлер упомянул также о сборнике новелл, который, по его словам, он готов написать и предоставить через несколько месяцев. Он полагал, что сможет над ним работать в домике своей матери в Онфлёре.