Боец 4: лихие 90-е
Шрифт:
Она как будто уловила мои мысли, стрельнула взглядом, от чего у меня прямо мурашки поползли по спине. Как раньше я не мог понять, где стержень моей жизни!.. Но вот теперь понял, кажется. И она не просто же так сюда примчалась, не как сопровождающий медработник! То есть, и так тоже, но это же не главное…
Она сидела ко мне в полупрофиль, я бросал на нее незаметные взгляды, подозреваю, что она тоже, когда я этого не видел, и магия единения, одного мира на двоих для мужчины и женщины неотвратимо окутывала нас. Я чувствовал это, она, не сомневаюсь, тоже, подозреваю, замечал это и Степаныч — со стороны, но житейская мудрость позволяла ему делать верные выводы.
Меж тем подобрались
— А не пора ли, братцы, подумать о ночлеге?.. То есть вы-то посидите, поболтайте, а я что-то здорово притомился с дороги, мне бы самое то вздремнуть… Я и на полу пристроюсь, ничего, нормально будет, не привыкать.
По правде сказать, я сам толком не знал, что в этом доме есть, чего нет, но недолгие поиски привели к обнаружению в кладовке раскладушки — почти обязательного атрибута среднестатистической советской квартиры, ну а с такой базой соорудить приемлемое ложе труда не составило, и Степаныч отправился на боковую, подозреваю, не столько от усталости, сколько от благородного желания оставить нас наедине.
…Мы заварили чай, пили его, и как-то не сразу решились говорить о том, о чем хотелось, перекидываясь пустячными комментариями. Но вот решились:
— Слушай… — мне было трудно взглянуть ей в глаза, — я ведь правильно понимаю, что ты сюда поехала не ради медицинской службы… ну, ты поняла, о чем я.
— Конечно, — тоже пряча взгляд, ответила она. — Знаешь, после твоего отъезда у меня несколько дней какие-то странные были, я почти ничего из них не помню. Угар какой-то, дымка… не знаю, как назвать. Как будто мозг отказывался соображать. Воспринимать реальность, — вдруг выдала она философскую фразу. — Может, так и надо, кто знает!
— Вполне возможно, — сказал я на полном серьезе.
— Да… Честно говоря, не знаю, сколько так дней прошло. Три, четыре?.. А потом вроде бы стало рассеиваться. И думаю: Господи, какая дура! Ну чего гордилась, чего пыжилась?!
Тут она вздохнула и засмеялась одновременно:
— Ну, а когда очухалась, пришла в себя, то чем занялась?.. Не поверишь! Начала усердно тренироваться. ОФП, как вы говорите. Бег, приседания, отжимания, всякие прочие упражнения…
— Почему не поверю? Очень разумный шаг, верю на сто процентов, — я улыбнулся.
— Разумный, да. Очень полегчало. Ну, а потом пошла к Степанычу…- она тоже улыбнулась и развела руками.
Я уткнулся в чашку, отпивал маленькими глотками, и опять мне трудно стало поднять глаза. А говорить еще труднее, но все же с запинками я произнес:
— Так… так выходит, ты решила, что жить на этом свете нам надо вместе? Отныне и навсегда. Так?
Она ответила не сразу. Так трудно бывает иной раз произнести самые простые слова!
— Да, — наконец сказала она едва слышно. — А ты… так не считаешь?
— Считаю, — я ответил без малейшей паузы. — Вернее, не считаю, а знаю. С этой минуты и навсегда. Да.
…Оставшиеся дни до турнира так спрессовались, что потом я не раз вспоминал Лидины слова о ее минувших ростовских днях: дымка, угар… Нет, у меня так не было, было иначе: огромный объем информации, забот, хлопот: продолжавшие прибывать участники, их размещение, нехватка афиш, разговоры с судьями — все они пришли из бокса, и мне стоило немалого труда втолковать им правила ММА, многие просто начинали возмущаться: как так, бить лежачего, вы совсем тю-тю?! — и мне приходилось постоянно и терпеливо разъяснять, что задача судьи как раз определить правильный момент, когда участник не в состоянии оказывать сопротивление — ну, опыт бокса тут работал, другой вопрос, что надо было это уметь поймать и в случае
Возмущение возмущением, но предлагаемые гонорары в девяносто третьем году, когда люди были рады любым деньгам — свое дело сделали. Подавляющее большинство арбитров согласились судить, смирившись с собственным внутренним сопротивлением. Собственно, все, кроме одного старичка… ну как старичка — под шестьдесят. Он покраснел, надулся, сказал, что это уродство, которое придумали капиталисты, что он за пуд золота не согласится в этом участвовать!
То, что бокс тоже придумали, по большому счету, капиталисты с туманного Альбиона, логику ветерана совершенно не ломало.
— А за два пуда? — с хмурым юмором спросил меня Вадим Антонович, когда узнал об этом.
— Вряд ли, — вежливо улыбнулся я. — Принципиальный дед, советской закалки.
— Ну, вольному воля, — согласился шеф. — Принципиальность стоит уважать. А вообще с судьями вопрос решен?
— Да.
— Ладно, — удовлетворенно сказал шеф, делая пометку в блокноте…
Пресс-конференцию нам пришлось проводить еще раз, для вновь прибывших. Народу набилось в цирк еще больше, вообще ажиотаж по городу пошел невиданный, тут наши надежды даже перехлестнуло, Руслан весь зашился, делая афиши, билеты, программки… Особенно многих взволновал тотализатор, и тут пришлось подумать, покорпеть, выработать четкую систему работы… Но вот и это оказалось позади. И настал день открытия турнира. Честно сказать, я не сразу мог в это поверить. Разумом сознавал. А все прочее было еще в разбеге, в суете, еще не остановилось…
Но все-таки — вот он, этот день.
От авторов:
Советское информбюро сообщает, что у Гаусса и Дамирова стартовал новый цикл в полюбившемся вам жанре Назад в СССР. И черт возьми, полное погружение в ностальгию обеспечено! https://author.today/work/312739
Глава 24
Вроде бы я мыл морально готов к ажиотажу, тут без вопросов, но то, что произошло в день открытия…
К цирку было не протолкнуться. Все билеты давно раскуплены, но число желающих было таково, что прилегающая площадка вплоть до трамвайной остановки была заполнена народом, и все спрашивали про «лишний билетик». Озабоченные директор цирка с главным инженером в этот момент наспех рассчитывали, можно ли запустить зрителей на стоячие места в проходах — опасно, конечно, требования к пожарной безопасности будут нарушены и все такое. Но желание заработать в безденежном девяносто третьем году было примерно таково, как у голодного нажраться впрок, до отвала, поскольку неизвестно, сколько еще придется голодать потом… Поэтому вопрос этот всерьез обсуждался и я полагал, что решен он будет в положительном ключе.
Тотализатор работал в цирковой кассе с формулировкой «лотерея», и еще организовали несколько дополнительных выносных касс — попросту столиков, возле которых всегда были два-три человека: букмекер и охранники. Зрители старательно изучали программки, соображая на кого поставить, хотя, конечно, первый тур был чистая лотерея, совпадая с сутью названия. Что из себя представляют бойцы на данном этапе толком никто не знал, псевдоним никому ничего не говорили. Но, как оно обычно бывает в мире спортивных единоборств, именно псевдонимы, зачастую предопределяли любовь к спортсмену публики.